Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

Марей же уговорился догнать их в горном селишке, откуда уж не- далеко до Поздеевки, а сам свернул влево, опять к Бие, чтобы зайти в Орехово, повидаться со своими, отвести тоскующее сердце на короткой побывке, бросить в низкую избенку золотую надежду о легкой жизни на Бухтарме, наполнить радостным ожиданием четыре родных головы, нагля- деться на них,—и опять итти ему, старому бородатому Марею, добывать легкость, привольные дни в Бухтарминских лугах. Шел Марей ходко и нашептывал: — А туды вас всех перетянуть—мало дела... Пары лошадок добрых ужли не зароблю в Бухтарме. Будешь ты, старушня, у меня в сарафане ки- тайчатым ходить... Девок замуж выдам, по-человечьи, по хорошему... А Серьга пусть песочком ноженьки да брюхо обложит, сидя-сиднем, птицу в непушке слушай, а ноженьки грей-согревай... И-их, к-куд-ды ладно будет! Шел Марей так ходко, точно земли под собой не слыхал, надо ведь выгадывать время! На узеньком мосточке через Бию малость остановился, прижав боль- шую костистую руку к бешено застрекотавшему сердцу.'Дошел таки! Стал пробираться задами—боялся встретить ядовитого стариченку Лисягина, ябеду и завистника за десятерых. Когда перескочил по-молодому ловко через плетень в огород, а отту- да во двор, что-то ударило хлестко в голову—на дворе было грязно, пусто; над лежалым навозом жужжали уныло оводы, амбарушка настежь, ворота еле прихлопнуты. Зуднуло в голове. — Старуха занедужила!.. А девки-то? Ответить себе не успел, как столкнулся с бабой-соседкой. Она выхо- дила из избы и несла в руках связку старухиных крашеных веретешек. Хо- рошо их выточил Марей как-то в позапрошлом гэду, а теперь как это? Не своим голосом бабе: — Ты... чо? Баба присела и схлопала руками о бока: — Ба...тюш...ки... откелева ты? Марею вдруг показалось, что в веретешках кроется ч т о -ю страшно важное. Открытая дверь избы пугала. Всхрипел опять: — Ты куды с веретешками-те? Баба сморкнулась и развела руками: —• А на чо их? Все едино, пропадут... Кому их надоть?... И тут, пристыв на месте, перестав слышать стук сердца, онемевая, не имея силы даже моргнуть глазом, в единый миг охватил и увидел Марей черную тучу с каменным дождем, что разметала жизнь его дома. Не прерывая бабы, слушал недвижно про приезд попа, про Ксюту и ее ребеночка, про буйное безумие старой Мареихи, про несчастную изуродо- ванную Лешкину жену и бесследно исчезнувшую Феню. Бабе охота было уйти—страшно было окаменелое мужичье лицо, но Марей, будто во сне, дернул еще ее за рукав. Тусклым глухим голосом спросил: , — Парень-от—Серьга... игде? Баба заегозила: — Сынок-от?.. Ниче, батьшко, здоров, здоро-ов... Ходим вот, навещам, кормим... Ну, конешно, с краю хозяйство под'ел сынок-от... Не робит вить, а ись-пить охота...