Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

в терпеливую сладкую надежду. Вот дойдет до легкости, до приволья, про- берется Степан Шурьгин под видом купца что-ли, и увезет с собой Веринь- ку из ненавистного начальникова дома. Пошли деревни чаще. Стало трудней. Разделились на три кучки. Цель одна—Бухтарма, река обширная, привольная, чью воду пьешь, как мед, Бухтарма—жизни подательница. Заходили в деревни, работали, что давали. Копали гряды, пахали, бо- ронили, поправляли избы, заборы... Их кучку в восемь человек бабы иногда чуть не на кулачки рвали. Во многих деревнях парни и мужики приписные с зимы еще не ворачались, кто с заводов, кто с рудников. Бабы, подперев рукой рано одрябшее лицо, глядели жалостливо, как жадно насыщались беглецы шаньгами из картошки, густой простоквашей, молоком, сочной ка- пустной и огурешной солкой с анисом и мятой. Бабьи наметанные глаза оглядывали в один миг их темные лица, с грязью в морщинах, изветшалые рубахи, исхлябанные разбитые коты и сапоги, мелкую дрожь усталых ко- лен. Спрашивали просто: — Откедова бегите-та? откеда бог унес? Беглым не удивлялись—каждую весну столько этих рваных, запылен- ных и голодных людей таскается по лесам и деревням, откуда, как горячую кровь их жилы, нарядчиковы наезды выхватывают выносливую, крепкую мужицкую силу. Беглых весной встречали хоть и сторожливо (чтоб солдаты не уви- дали), но зато и приветливо. — В случае чо, братики, мы вам запряту отышшом... в погребушки, в хород, аль куды... Не бойсь, не выдадим. Жалобились бабы: — Вот ташшат онних мужиков, парней не больно в охотку берут... мужик-де лучче робит, мужику-де сбежать трудняе--бабу, робят надо вслед за собой ташшить, у парня-де хвоста нету... Во-от. Парень дома гулят, а отец мается... Будь они проклятушшие!.. Токмо вот на беглой народ и на- дежа—потекут опять скрозь наши места, поработают за хлебушко... Уж Вы-ста поживите, братики ишшо-о!.. Но они торопились. Особенно волновался Сеньча. — Нет, тетоньки, скореича надо... Сеять, вить, и на Бухтарме надо... Хучь поздней, а сев надоть наладить. Сеньча заходил в свою деревню и оттуда вывез свою жену Анку, мол- чаливую, уже сгорбившуюся до срока бабу. Сеньча стал будто лицом свет- лее и меньше ругался. Похлопывал свою Анку по сутулой спине и подми- гивал: — Ну в-во-от! Весь я теперь тута-а! Анка хорошей оказалась помощницей: стирала для всех, чинила, ва- рила уху, когда-старые сети Сеньчи вылавливали юрких налимов и нежных хайрюзовок. Марею охота было повидаться со своими. Брать с собой .пока не со- бирался. — Вот уже в легкость как войду... дык тогды... Пока бы токмо по- глядать, как гоношатся тамо у меня по хозяйству... Как девки-то? Старуш- ня, поди, все глазыньки протерла, меня поджидаючи. Любил Марей говорить о своих, отходило сердце, отгадывая, что де- лают сейчас в низкой избе, на высоком берегу, где внизу нежится на солнце веселая река Бия.