Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

золотой клюв. 15 вотворным жаром, проклятое, враждебное в засухе, дождь, ветер, молодяж- ные гулянки, ребячий крик и рост, устаток до зуда, веселая река Бия—кор- милица рыбная, летняя услада, что свежей волной снимает с тела пыль и пот—и выходишь на берег помолоделый... Если бы не поповские да летом нарядчиковы наезды, если бы не уход мужиков да парней в «заводску по- винность»—ничего бы не знали ореховцы о шумном, жадном мире, где жи- вет начальство, дающее в руки попам приказы на белой толстой бумаге с кроваво-красными нашлепками печатей. Полуоткрыв рот и унимая стук сердца, слушали, как торжественно сычитывал поп: «...Имея о добром поведении заводских крестьян неусыпное старанчг. главная контора Колывано-Вознесенских заводов его императорского велл чества кабинета, сим приказывает...» Поп поднял палец, оглядел грозно напряженно поднятые головы и опять загудел: «...разврат и блуд в молодых крестьянах прекратить. Родителям-же девок своих в брачном возрасте на домашности не задерживать, а выдавать замуж, щитая брачный возраст от 20 лет, дабы сей позор—детная девка — искоренен был в корне. Девок же, кои, не выходя замуж, зазорным пове- дением себя заявили, облагать штрафной мздой, смотря по мнению над- зирающего отца духовного... Девок же, кои зазорность поведения своего в незамужнем состоянии показали и штраф платить отказались, наказы- вать оных в назидание духовное плетьми, вреда большого для здоровья не нанося оным девкам, число же плетей по усмотрению...». Солнце перешло на другую сторону, но обед не в обед, солние че солнце—в Лисягинском дворе рядка с попом. — Возьми, бать, ягнашку! — Эко!.. Какой прок от ягнашки?.. На твою девку штрафу пять целковых, ну, и гони телку—и никаких... А ты чо, старушня, бадейку с наперсток несешь? — Да вить, батьшко-о, маслиц-о-то крупнгчато-о!... — А по мне хочь какое, цена едина.:. На трешню, кои на твою девку, в два раза боле надобно... Тащи, тащи, не жмись!.. Господь по- шлет. .. — Кабы вот он, царь небесный, вымя другое коровешке дал, а то доится, язва-а рогатая, по крынке—и боле нет ниче... Сидел поп на крыльце, отдувался от быстрой сердитой говорни. Кто расплачивался, о тех отмечал дьячок Дормидонт в полусмятой бумажке- «ведомости». Порой Дормидонт блаженно и дурашно укатывал узенькие глазки под прыщавый лоб: мечтал, как, приехав в Бийск, наденет он, Дормидонт, светло-гороховый сюртучек, цветистый жилет, начистит башмаки, навернет на шею кисейное «жабо», напомадит кок на лбу—и пойдет он, Дормидонт, не в залатанном постылом подряснике, а галантерейным молодым челове- ком, пойдет пить чай с вареньем к крепостной бригадирше, сметанно-бе- лой, пышнотелой, в волнах розовых ситцев. Брало Дормидонта нетерпе- ние—скорей бы обнять тихонько хихикающую бригадиршу, скорей бы кон- чить все в глухом поселке с лохматыми, грязными мужиками,—и дьячок потапывал ногэй в рыжем сапоге и торопил: