Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

Дошел до подбородка. Стукнуло по голове. Глазам своим не верит. Сначала две маленьких шеститки. Растут шеститки: с пол-аршина, со стол, с человека, с березу. — Антихрист!., дух ничистой! — вырвалось из груди с хрипом и болью. Вертелись шеститки, прискакивали, все умножались и умножались. Остановились огромные, светлые,—глаза режущие. Две их только, но в старческих глазах троятся. Попятился к западенке. — Осподи!.. сбылось... сбылись пророчества... Сын погибел'ьный приде. Опять завертелись шеститки перед глазами. Бураном вьются, глаза колют: откроет глаза—полные снега жгучего: зажмурится,—так же скачут шеститки, но глаза все же не колют. — Тятя, ты чо?.. чо ты?., ето Федул. Ты чо, бог с тобой? — успо- каивал отца Максим. Парасковья убежала за водой. Тише и тише крутились шеститки, одна с другой сливались, сме- шивались. Кровь подливалась в них—краснели и краснели. Вот совсем остановились. Кроме красного — ничего, красное полотно висело перед глазами. Пить не брал. Верхние зубы спаялись с нижними. Рот не разевался. Столпились вокруг старика. В правой руке крест, в левой кулак, как и на дворе при первой встрече. — Эх, старый ты, старый!.. И Федул покачал головой. Со всех сторон бежали люди,—спешили повидать красноармейца. Спали на террасе. Ночи стояли холодные, северистые. Два тела сли- лись в одно,—под тонким, одинарным одеялом тепло. Василиса потными руками, как клещами, обхватила Федула. Прилипла губами и не отпу- скается. Душно Федулу, головой крутит, а она, истомившаяся, заждавшая- ся, целует и целует. Там в избе дедушко?—да что дедушко,—завтра будет -день, будег и разговор о нем, а ночь наша. Пошарил рукой по подушке Федул, голову Василисы пощупал. — Это что такое? Без слов догадалась. Не любит он так-то, в письме тогда еще пи- сал—не носи. Ну, я разве виновата, с ними ничо не поделаешь, сними шашмуру,—скажут закон потоптала,—выгонят. Что она мне, лишь бы жить любко было. Нагляделся, видно, там на безшашмурниц-то, поглянулось, вот и не надо. Кака от ее баса-то тоже. Тятя с мамой узнают—забранят- ся?—ну и пусть бранятся, чо они мне. у мине вот защитник есть ти- перича. • Сдернула с головы старый закон, в руках рв анул а—с т р ещал закон и через терраску в грязь шлепнулся. Рассказала о письме сожженном. —- Кафтан твой в ящик заставили положить, штобы не запылился. — Нужен-то он мне чейчас!.. — Мне тоже шашмура не нужна. И Василиса еще ближе подвинулась к Федулу. Восток еле заметно голубел, пели полуночные петухи...