Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

И Конон Лукич остановился, широко расставив ноги, левую ладонь з ажал в кулак, правую в крест истовый, двуперстный сложил. Остроголовый подошел к Конону и протянул руку. — Здрастуй, дедушко! Конон попятился назад, смерял с ног до головы. Опять остановился взгляд на остром громоотводе. Нечистой! — Чур мине, чур мине!—заревел Конон и попятился к амбару. Беспрестанно крестился и чурался. Из дверей вынырнула Василиса—она со жбаном деревянным в пог- реб за квасом пошла. На пороге остановилась, с'ухала, жбан выронила и бегом к нему. — Милинькой ты мой, Федулушко, да как я об тибе стосковалась!.. Повисла на шее, от радости плакала без удержу. В избу Федул вошел первым, за ним хвостом семья. Шапку остро- верхую на окно бросил. — Здрастуйте!—прозвучало по новому и страшно в старых стенах. Никто не ответил, только Василиса вьюном ходила. — Разболокайся давай скоре, чичас я ужнать соберу!., поись . с до- роги-то хошь вить. • Сбросил котомки, снял шинелку, на старую лавку широкую опу- стился. Дедушко стоял у порога, глазами, кровью подернувшимися, чело- века шил. Максим тихонько промычал: — У нас покедова ишШо, сыночик, богу-то молятся!.. Ответил не задумываясь: — Ничего против не имею, Можите идти молиться, я и один поси- жу покудова. Василиса стол в угол передний выдернула, скатертью новой накрыла. В кути волчком крутилась. — Де жо жбан-то?., на вот тибе, он куды девался? Вот ишшо?.. Остановилась, вспомнила. —• В сенках уронила давеча. От радости-то и память потеряла. И бегом в сени. Федул оглядывал избу. Такая же, как и два года тому назад была, черная, угрюмая, старая, со старинным 1 ! Позеленевшими иконами в углу, только вот гнили прибавилось. Вся изба из гнили,—стены ее: гниль чер- ная,—и запах в ней такой тяжелый, гнилой. Разговор с немоляхой не вязался. Не хорошо с такими людьми раз- говаривать без привычки. Молчание надоело Федулу, с улыбкой спросил: — Ну дак как у вас тут со светопреставленьем-то? Отец с сыном покраснели, запыхтели. — Об етим не говорят у нас. Вишь, безо всего остались! — ответил отец. . Дедушко подошел поближе: — Нельзя, внучек, бога гневить! Шибко рази охото в ад кромеш- ной попасть? Де ето слыхано, штобы не молиться? Покарат осподь за ето... Федул сидел в военной гимнастерке, на бортике ее цифры красова- лись: «66». Конон осматривал внука внимательно, переходя от ног к голове. — Без голенишшов обутки-те. Чем-то вон каким ноги-то обвертел? Шаровары тоже не^ руйски, с мешками по бокам. Ране-то солдат придет в черном мундире, пуговки сверкают, погоны, а ноне чо... рубашенка кака-то.