Сибирские огни, 1925, № 4 — 5
Гурьян имел единственного в хозяйстве Савраска, помещавшегося под крышей, на четыре столба вз'ерепеничшейся. Подвел к Максиму. Ко- нон дернул поводья: •— Давай сюда!.-. Сам-от лутче ишшо вашого справлюсь. Ты, Максим, в случае чо, дак ружьем орудуй! По-молодецки на спину Саврасого завернулся, в левую поводья, в праву руку веревку волосяную, длинную. Гурьян отворил ворота в маральник. В'ехал Конон, вошел Максим с малопулькой, стал у ворог Гурьян. С саней поднялся Павел и тоже в маральник. Тонконогие животные у кормежки толпились. Место, где сено дает- ся, утолочили. К всаднику подозрительно, боязливо. Старый марал на- острил глаза, старый марал мотнул головой и под гору. За старым мара- лом мелькнули длинные ноги животных. Который раз гонится за старым маралом из-под горы Конон. Ста- рый марал умный—в лагон нейдет, с пригорка на пригорок поскакивает. За колодиной, гнилью пахнущей, лежит Максим. Который раз прижимает к плечу ложу малопульки, водит глазами, водит стволом, нажать крючок спусковой хотит, стрункой проскочит зверь — и догоняй в поле ветер! Саврасый вспотел, хлопья пены белой давал. Максим еще не старик, у Максима сердце мягче, Максим рассказал, почему старого марала убить хотят. Павел покачал головой и глубоко вздохнул. — Чо жо ты, Максим, виришь отцу со стариками-то?.. Максим ответил не сразу. — Близко локоть-то да не укусишь его. Как-бы не еко дело, дак ви- рил бы... без скота, без хлеба чичас совсем остались. На последнем слове голос Максима дрогнул, ржавчиной подернулся. Молча поворотился Павел и молча, с низко опущенной головой, на- правился к Карьку, у саней стоявшему. По тропинке к заимке понужал рысью. Солнце напоролось на острие старой пихты, что на первом пригорке за рекой стоит. По веселому глазу старого марала паутинка проч янулась, глаз тускнел и тускнел, грустью подергивался. Последний раз шевельну- лась ресница. Конон Лукич один вытащил его из маральника. Торопливо отрезал голову, в сторону отбросил. Взялся за кожу, оснимывать начал. Кто-то иголкой острой до боли сердце коЕырнул, с сердцем бросил нож, руки в седые космы. Самолучший марал, старый он, а еще бы на лето принес доходу сотни две: хорошие панты росли у него, ветвистые, полные. Из-под соседней колодины выглянул глаз марала—светлый, веселый, как у живого, только что не моргает. Теребил седые космы, шел в глубь пихтача, запинался за чащу и колодник. Старый марал, а самолучший, т.ленком родящимся видел иго, а это к счастью, ране-то говорили. Вот т ебе и счастье. — Не обдумал ране-то, дурак!—вслух проскрипел Конон. Из старческих глаз его капелька за капелькой текли слезы. XV. На заимке не осталось и половины скота. Был еще. четверг пасхи. Четверг, пасхальный день, не праздновался, к а к в прошлые годы. Конон Лукич встал рано, с зарей, разбудил сына.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2