Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

Около полок с иконами Гаврило Микифорович резал свечи воско- вые начетверо, горкой складывал, готовился к встрече христа. По правому углу моленной кто-то большой-большой (так показа- лось Марьке) пальцем щелкнул, по всем стенам раскатился щелчок в по- мещении. запел. Щелчок шилом в сердце старушье. Дернулись телами, глаза кверху сбросились. Конон Лукич уже вниз лицом на полу лежит и молитву какую-то читает. Снопами повалились на холодный пол люди, кто какую молитву хорошо знал, тот ту и читал. Гаврило дрожащими руками держал обрезки и зажигал их и одним голосом нырковатым за- пел: «христос воскресе». Бегал взад-вперед, топтался на месте, под ко- ленками билась жилка, сердце грудь расколачивало. Тряс за плечи на полу лежащих, совал в руки огарки зажженные. Опять кто-то чикнул по зауголку. На божнице зазвенели медные иконы. За печкой Секлетиньюшка голосом диким ревела: - — О, всепетая мати рождшая... Ближе трещали: — Достойна есть, яко воистину... Запахло гарью. Вплелся один несмелый голос петуха, зачинщика подхватили хором соседи. — Полночь, скоро придет осподь батюшка... Вот-вот затрубят тру- бы архангельские. В левой половине струйка дыма лезла к потолку, у Феклы больно щипнул кто-го бок, не вытерпела и взревела: — Ой!., хто это меня?.. Вскочила на ноги, перед глазами человек-не человек, кости одни, в руках ножички, щипчики, а за плечами коса стальная. Смерть. Глянули на Феклу—левый бок голешенек, красный червяк ел сара- фан под пазухой, во весь бок прореха, тело видно. Старухи плевали слюну на красного червяка, давили его пальцами. Снопами на посаде лежат люди. — Почему так долго?., петухи давно пропели. В низкое помещение сквозь сине-зеленое оконце язычек света про- скочил. На востоке заря алелась. Молча поднялся с полу Конон Лукич—ни с кем ни слова,—запел: «христос воскресе, смертью на смерть наступил и гробным живот да- ровал». Старухи вздохнули. — Согрешили грешные, окаянные, пытат нас осподь многомилосли- вый, ишшо срок на покаяние дал. У Марьки вслух вырвалось: ч — Слау богу... Глянули на ее большебородые, головами покачали, одно слово и не- понутру им пришлось. Расходились молча, кума куме ни слова. XIV. Два праздника враз: пасха и благовещение. Заимка угрюма, заимка не радуется праздникам, она моленьем занята. Дома Конон с сыном молчали, молчали и бабы. Но живот не давал покою. Ждал старик, когда сын распорядится, а сын молчал. — Поди ись чо-то надо?—голосом строгим и глазами на Парас- ковью.