Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

По лицу хлестали косматые ветки, как зверь гигантский лапой с когтями острыми несмело, лебезненько трогал. На маральнике Конона Лукича всю зиму Гурька один жил. Не пер- вый год живет он у Конона—не боится. —Здорово, Гурьян! —выбросил Павел при входе. Гурьян приготовлял перемет - он положил его на колени, поднял глаза и от неожиданности рот раскрыл: — А, Павел,—милости просим, на лавку садись! Гурьян не противился тому, что Павел остается с ним на мараль- нике на некоторое время, напротив,,он рад. Всю 'зимушку один за кед- рачами. надоело, об людях соскучился. Тут за огородом умные звери гуляют, разговаривает с ними Гурьян, когда сена дает, но они только с любопытством разглядывают его. Вечером варили чагу. Большая чага, еще в прошлом году нашел Гурьян ее за шумихой, а все еще с баранью голову. Пили долго и по- многу. Павел выпил четыре деревянных чашки. Спал на новом месте крепко, от храпа кроватка дрожала. На обратной дороге в кедрачах человек встретился, не здешний этот человек, не с гор. Видит его Павел в первый раз, а лицо знакомое. Видал где-то эту гладкую голову и бороду лопаточкой. Да ведь это сам това- рищ Ленин. Точь в точь, как на картинке писали. Зачем он в горы приехал?.. Что гниль?., да я тоже говорю гниль. Вот когда молодые выра- стут, дак не еки дураки будут. А ты куда пошел? Живем-то ладно, телько старики мутят.'Правильной точки человек, за крестьянской народ стоит. Торопи.тся куда-то, мало разговаривает. Много, видно, дел то у его? Неохота отстать, повертывается обратно, проводить, рядом пройти. Что это?., где он?.. Нет впереди, нет сзади, куда делся? Сердце кошка царапнула. Легонько пошевелился, протянул ноги и проснулся. Глянул в темноту, шарахнулся на кроватке. Рядом спал Гурьян, за печкой скри- пел сверчок. — Видно, правду я говорил?! Какой он хороший, сколь ума в голове., такая гладкая, большая, как арбуз здоровенный. Зевнул, рука дернулась перекрестить рот и на полпути остано- вилась. Утром та же чага. Павел в черный пол смотрел, как будто отверстие какое, в которое светлый луч пробивался, искал в темноте этой. — А ты Ленина знашь?—спросил он у Гурьяна, поставив деревян- ную чашку с чагой на стол и уставившись на Кононова работника. — Ленина Троцкова-то?—переспросил Гурьян и швыркнул носом.— Слыхал, говорили про ево ране-то. — Какой он человек по-твоему? Гурьян налил чашку, отложил сухарь, развел руками и задумался. Боль ево знат, малинькой ли, большой ли. Павла как кто иголкой снизу кольнул. Вскочил на ноги, стукнул кулаком по столу, так что из Гурьяновой чашки плеснулось ему на колени. — Ты гак у меня не говори. Боль знат только наших заимских, а про Ленина так нельзя... Он за хресьян. И сказал то же, что и в моленной говорил. Гурьян сидел с разинутым ртом, будто он им слушал, а слова летели мимо, одно сидело в голове: почему он Ленина-Троцкого только.Ленпным зовет. Спросил.