Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

Старики замолчали, рты разинули, старухи перекрестились. В де- вичьей кучке кто-то сказа..: — Он им чичас вычитат... Павел глянул на всех, на Конона глаза уткнул: — На товаришша Ленина поносишь?... За ково ты ево приставил?... А ни знашь, хто нас из окопов отпустил по домам, ни знашь?.. Все бы там пропали, немец Рассею забрал бы, и каюк. Три года на фронте был, знаю! Керенски тамо-ка разны—войну до победы, а кому воевать-то охото? Ленин—он за народ, всех по-домам распустил, потому—слободу он сде- лал. А ты чо про ево?.. Ни он, дак чо с нами было-бы. Лешак долгово- лосой! Он повернулся, пробежал глазами старух: — Все пеньки старые собрались хлопню слушать. Старики сидели ошпаренные и молчали. Павел спиной к иконам, ли- цом к девкам, ребятам молодым, у двери столпившимся: — Не слушайте старых дураков, только народ мутят, старый сол- дат всю правду про Ленина знат... знаю, слышал. За мужиков он, за правду стоит. Конон пришел в себя,, начал с низкой ноты: — Богоотступник... антихристово семя... В правом углу стариковском зашумели. Конон грубее, ноту выше: — Изженем те богохульника из храма сего. Водопадом зашумела прав'ая половина, на Павла полезла. Павел в средину молодежи. Пнул ногой старика седого, перевернулся, тот на спи- ну, о пол состукал. Через голову костыль стариковский пролетел, о сте- ну ударился - промахнулся отец Павла и голосом диким заревел: — Прокляну, постылятину бесовскую!.. Из-за печки летели пимы старух. Старые люди окружали со всех сторон. У дверей давка крепкая. Павел выскочил в прихожую одним из первых. В моленну крикнул: — Ленин—товарищ наш, за нас стоит, он славный. Недолго на- каркаете, гнилье старое!... Молодежь шла позади и впереди Павла, прислушивалась к его раз- говору, со своим нутром советовалась. — Гниль такая собралась да и выдумывает ересь гаку!.. Я добро помню. Ленин сделал добро для народа, нам надо спасибо сказывать ему. Долго искал старик Павла по притонам, хлевам. Ходил с фонарем в левой руке и палкой суковатой в правой. Нигде не оказалось Павла. В следующие дни никто не видал его на заимке. XII. Ехал Павел едва заметной тропинкой, ехал к кедрачам. Молча едет, даже сам с собой не разговаривает. Черно на душе, как в полночь осеннюю. И сердиться не сердится и чернота сердце томит. За что сердиться, они не виноваты, что окромя этого ничего не знают. Крепкой была заимка, твердой считалась, а тоже гнить начала. Воть хоть бы Аверьяна с Паланысой взять... Сказывали, Федул Василисе насчет шашмуры писал... Загнила старая заимка... Ну, может, к лучшему. Когда гниет назем,—польза бывает, перегниет, с травой смешается и лучше расти все будет. Как им ни последнее времечко, раз детки не слу- шают.—Ящерицей проползли думки через голову Павла.