Сибирские огни, 1925, № 3

в котором расскажу, как я перебил эти статуи. Понимаете мой план? Ви­ новник будет отыскан, а Сергей освобожден. Инна слушала меня с возрастающим испугом. И когда я кончил, за­ слонилась ладонями. — А ваше присутствие можно будет об’яснить любовной историей. Просто, я назначил вам здесь свиданье. Я и вам напишу соответствующее письмецо, а вы его спрячьте в карман. Я прервал ее негодующий жест. — Иначе вы испортите всю игру. И вместо одного трупа их будет три! Я жестоко выговорил это, потому что> она содрогнулась и умолкла. Под треск камина я писал эти нелепые признания, тщательно обду­ мывал подробности, об’ясняя поступок свой неприязнью к Букину, Жабрину и Сергею, и откровенно прибавлял, что письмом этим решил разоблачить себя только в случае неизбежной смерти. К Инне записка была на другой бумаге, другим карандашей и была со­ ставлена в пошлых и пылких признаниях, в уговорах притти и в гарантиях полной тайны. Эту записку я нарочно измял и заставил Инну положить себе в карман. — Слушайте,—я расскажу о Сергее,—сказала Инна,—расскажу об этих ужасных двух днях... Когда вас освободили, его перевели в тюрьму. И все, с кем я говорила, считают Сережу тяжелым преступником. У меня нет сил убедить их в противном... Иные относятся даже участливо, но... ко мне, а не к нему! Следователь в Чека прямо сказал: я понимаю ваши пе­ реживания, это и естественно, раз вы сестра. Но, кроме родственных ваших чувств, вы ничего не-даете нам, никаких оправдательных материалов... И когда я вчера просила дать мне свиданье с Сергеем — он и слушать не хотел, а сегодня... мне сразу дали свидание и... в тюрьме говорили, что это самый нехороший признак. Видела я Сергея! всего пять минут из-за двух решеток и, конечно, ни о чем переговорить не могла. Но ему удалось пере­ дать мне письмо через арестованного, который разносит передачу... Слу­ шайте?! Что это?.. В зале за дверью словно шевельнулось. Шуркнуло, ворохнулось. Погрозил пальцем Инне: — Молчите! Взял пистолет, взвел курок и шагнул за портьеру. Прислушиваясь,, тихо выступил из-за занавеси. Никого. То же молчание и неподвижный свет переплетшихся нитей, исчертивших паркет голубой паутиной. Слышно, как бьется пульс, как, скрипнув, сядет на шнурах картина. Глухим щелчком отзовется с улицы одинокий выстрел—и опять тишина в пустоте. И еще пустей, и еще черней и напряженней тишина эта там, внизу, в первом этаже. * Но вот что-то мягкое шлепнулось в темноте, перевернулось и мелко побежало. И писк. — Крысы! — соображаю я и возвращаюсь в комнату. Перед прого­ рающим камином сидит в кресле Инна, откинула голову и, полузакрыв гла­ за, ждет. Золотые часы та шифоньере бьют хрустальным звоном два раза. Какая-то напряженность в этом сильном и ярком электрическом свете. Я сажусь на старое место, беру исписанные лоскутки бумаги и читаю письмо Сергея: