Сибирские огни, 1925, № 3

партиец, который выручил однажды нас добрым советом, когда музею угро­ жал постой. — Мне уже рассказал ваш сотрудник,—указал на Жабрина,—сквер­ ная история! Осмотрели. Оказалось, что из 50, привезенных мной из Трамота ста­ туй, уцелели только три, и то, может быть, потому, что они стояли вверху, в картинной галлерее. Человек с портфелем и ноганом отвел меня в сторону: — Киряков Сергей арестован? — Да. — Ключи от этой кладовой были у него? — Обычно—да. Но на днях они, по-моему, были украдены. — А почему вы это думаете? Действительно, почему? У меня, к сожалению, не было никаких дока­ зательств. — Ну, знаете, гражданин, этому вашему Кирякову придется отве­ тить... Корыстных мотивов здесь нет... Здесь налицо—злостное истребле­ ние принадлежащего Республике имущества... Акт—явно контр-революци- онный. — Но, я надеюсь, будет подробное следствие... Надо же доказать его причастность... — Это уж забота Губчека. — Разве туда передается дело? — Безусловно. Чорт возьми—какой недобрый оборот все это принимало! Что мог сказать мне мой приятель из Губоно? Он был смущен. — Не знаю, товарищ, не знаю,—твердил он и избегал встречаться со мной глазами.—По человечеству, мне жаль Кирякова, если он тут не при чем. Но... он ответит! Если не будет отыскан другой виновник. Пока на два дня закройте музей до особых распоряжений. С отчаянием говорил я, убеждая и чувствуя, что нет в словах моих убедительности. Собеседник только пожимал плечами. — По совести говоря, мы должны подозревать вас всех. А Кирякова тем более. Он и формально ответственен за все... Что я могу еще вам сказать? Если вы так уверены в невиновности Кирякова—отыскивайте скорей настоя­ щего преступника... f Он повернулся уходить, а человек с портфелем и холодным взглядом прибавил значительно: — Но торопитесь... Очень торопитесь!..—и ушел. Холодное тоскливое одиночество. Дружную и рабочую нашу спайку 'рассыпала навалившаяся беда. У каждого теперь свое горе, своя забота, и каждый естественно замыкается в них. Мне болезненно тяжело сознавать крушение того общего, что роднило нас на одной работе, и этой работой включало в жизнь. А потом невольно проснулась и мысль об опасности. Откуда она придет, для меня ли лично или для тех, кого я любил,—я не знал. И в этом неведении, в ежеминутном ожидании, в незнаньи лица гряду­ щей гостьи, пожалуй, и крылась причина тревожного моего настроения. Букин по-старчески ослабел, занемог, ушел домой. Все ключи и бу­ маги после Сережи у Жабрина. Мне противно с ним говорить, и он боится