Сибирские огни, 1925, № 3

Любопытно, как часовому передается отношение начальства! Вот следователь со мной беседовал так, что у солдата сразу создалось впечатле­ ние, что я случайный пациент Чека и, вероятно, не преступник. И он, заво­ дя меня в комнату, сам спросил: — Знакомый, что-ли? — Сослуживец. — Бывает,—рассудил красноармеец,—ты вот наверху сидишь, а он в подвале... Ну, спи! Я лег. Но, чорт возьми, как осложнились мои тревоги! Я ничего не понимал. Арестован Сергей. Вероятно, и Жабрин. И, невольно улыбнувшись, про себя спросил:—И Букин?. Но, ведь, и Инна... Она сестра Сережи!.. Мне так сделалось жалко эту милую девушку. Ну ее то за что? Да, дьволь- щина,—всех то нас, наконец, за что? Ведь это же граничило с комиче­ ским?! Я ничего не понимал. Я осужден был на бесплодные догадки на неиз­ вестный срок... Утро. Пробуждение и смена часовых. Плотно стал в углу небольшой, ощетинившийся смоляно-черными усами. Вероятно, мадьяр. Лежать, как будто, неприлично. Я подобрал свое одеяло и стал ходить, разминаясь. Шаг, два, три—назад. Шаг, два* три—назад. Перед окном. В него видна стена и окна, закрашенные белым. Опять я мучаюсь вопросами и путаюсь в паутине невероятных предположений. Но, начинаю думать, ведь и выбор возможно­ стей безграничен? И он предоставлен случайности. И если одной из них угод­ но было привести меня сюда, то почему другой не углубить, не растянуть сцепление событий до последнего звена? Но о себе серьезно думать в этом смысле я не мог, а за Сережу и других мне было страшно... -— Котелка у вас нет?—спросил у меня вошедший красноармеец с добродушием завхоза.—Ну, я вам в своем принесу. Это было весьма кстати. Мне очень хотелось пить и есть. И он, дей­ ствительно, принес горячий кофе, паек хлеба, и что меня совсем очарова­ ло,—сахар! Завернутый, как заворачивают в аптеках, порошки. Мы, види­ мо, считались на красноармейском положении... Я еще не успел допить своей порции, как новый человек отворил дверь. Поглядел в бумажку, потом спросил мою фамилию. — Имя, отчество,—следил он по записке,—собирайтесь с вещами. Какие у меня сборы! Одеяло под мышку, и я готов. Опять коридоры, теперь не такие глухие, словно) проснувшиеся, прибравшие свою ночную тайну. Лестницы с часовыми и комендантская. Там много народу—выходят, входят. Сопровождающий подвел меня к столу. — Подпишитесь,—сунул мне бланк комендант. Читаю—подписка oi невыезде из города. Ого! Весело запрыгало перо... — Пропустить его! И я, прижимая к себе одеяло, свободно переступаю роковой порог Чека... Свежий утренний холодок. Серое небо и хлопья снега нежно льнут к горячему лицу. Какая-то старушка—у под’езда расплывается в счастливую улыбку: — Освободили, знать? Спаси тебя... „ С и б О г ч я * 4 М 3. 1925 Г.