Сибирские огни, 1925, № 3
Увернувшись, с размаху стукнулась локтем об стол и замерла, з а дохнувшись. Гаврила Семеныч уже отмахивался скучливо: — Ну, ну... иди спать, иди!.. Чего стоишь? О-ох, б-боже праведный О-о-о... Спа-ать... Что-то поламывает бок, верно к бурану. Степан пришел поздно, замерзший, усталый. — Дьявол его забери прогонного барнаульского. Еле нашел... Весь город избегал... Сидит у попа соборного, в карты с обеда играют... Он еще брать не хотел... А я:—возьмите, смертынька, мол, моя. — Ну... ну... Степушка, выпей вот, родненькой, винца. Согреешься! — Заботливая. Опять припрятала?.. Никогда оно не худо, да вдру горядь застать могут, Веринька... Ух, а и замерз же я! — Ну... вот и пей, пей! Так и идут дни. Целый день вверху вертишься, как белка в колесе, толком не поешь, не попьешь... А после ужина мучительные минуты чте ния «Экономического магазина», мерзостно-холодное прикосновение паль цев Гаврилы Семеныча—и услада единственная: в каморушке под лестни цей выплакивать обиду, облегчать накипевшее з а день возле быстрого горячего стука Степанова сердца, чувствовать близко возле своей щеки его пылающую щеку. — Опять приставал, родненька?.. Слышь, Веринька, скажу я ему начистоту, брякну, пусть утрется... — О, господи, Степушка, не ведаешь, что-ли, насколь бешеный у него норов-то... Что ты? Да он тебя со злости под кнут еще велит, в рудники, гляди, сошлет... в — Да ведь, Веринька, душу мутит! Ты ведь вольная. Уйди куда- нибудь от них... видаться будем... я тебя на всю жизнь... — О, господи, Степушка, распалишься ты всегда и нивесть, куда залетишь... Кто меня, родной, здесь возьмет? Куда я от них уйду?.. Не куда ведь, Степушка... Все равно с голоду помру. — Ох, Веринька... словно все это на смех: обучили тебя всему, как дворянску дочку, на языках разных набалтываешь, на клавесинах тоже умеешь, а какова судьба твоя... Меня же, холопа, голубишь... Род ненька моя! — Да на кого же у них глядеть то, Степа? Повидала я их в ком натах всех вдосталь... На начальство глядеть—картежники, обиралы, пья ницы, блудники... Горный то ревизор с нашей путается, амуры ставят... Я слыхала намедни, как они над начальством высоким пересмеивались, она-то в хохоты пустилась: старая-де он туфля. При людях целует-ми- дует, а сама о любовнике думает... А горный-то намедни, Степушка, ицучи по лестнице, меня з а ухо взял: ах* ты, говорит... Тоже и майор Тучков... как ни придет, все норовит руку за корсаж... — У-у... дьявол ненавистный! — Как я, Степа, его боюсь... Черный такой весь, волосы у него до того густы, что парик не держут... Глаза... словно угли! Такие конокра ды бывают. Вскочил на коня, как бес, да и был таков. — Сей есть первый зверь, люди сказывают, он солдату одному на параде плечо прорубил. - - Зверь нераскаянной... И суд на них короток—магь у него, с к а зывают, в столицах возле царской спины большая персона, а его сюды за пьянство да драки послали.,.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2