Сибирские огни, 1925, № 3

мы увидим когда-нибудь в мертвом мраморе бурный поток бесконечного дви­ жения, бесконечно ничтожных частиц. И от этого не хотелось мириться с мыслью, что в нашем музее, в скопище необычных, прекрасных и странных предметов, все было бы обыденно и неподвижно. Трелью забил телефон. Я отставил щетку, снял трубку. Центральная милиция передала телефонограмму. — Вот, товарищи,—сообщил я Букину и Сереже,—милиция отыскала какие-то ценности. При обыске у спекулянта. Дом и улицу я записал. Про­ сили прибыть кого-либо из музея. — Нет уж, увольте,—круто обрезал Букин, и, заметив Сережино .оживление: — Вообще в этих делах я—не советчик!—и с достоинством удалился из кабинета. Сергей прищурил глаз и закусил губу: — Сейчас отправлюсь. А вдруг там что-нибудь действительно ценное? Ведь, понимаете, теперь по частным рукам могли разойтись ошеломляющие вещи! — Конечно, идите,—поддержал я,—это просто интересно. Сергей смотался в два счета, под мышку портфель, хлопнул дверью и нет его. Как в действии втором, вошел Букин, оскорбленный, с бьющимся под щекою нервом. — Я так больше не могу,—заявил он. Даже не мне, а так, в простран­ ство'. — Если я, художественный эксперт, приглашен сюда для руководства музейной работой, то я совсем не желаю, чтобы меня связывали с этой вак­ ханалией обирательств и реквизиций. Но я вижу, что меня стихийно в это вовлекают!.. Понимаете—стихийно! Раз все на этом строится, все, то я не могу выпасть из общего участия. А это— нет! Простите! Мне 65 лет, и доб­ рого имени своего я терять не хочу. — Юрий Васильевич,—попробовал я,—но мы же спасаем важное для науки... — Вздор, вы ничего не понимаете!—крикнул он и выбежал из комна­ ты. Через минуту вернулся и подал мне руку: — Извините, я погорячился! Пойдемте работать. Паркетный блеск холодного и пустого зала, и бьется где-то сердце тишины. Мы снимали старый лак с потускневших картин. Большое, потемнев­ шее полотно осторожно трогали тряпкой, смоченной спиртом. Сплывала мертвая тусклость времен, просыпалась неподозреваемая свежесть красок, и захваченный Букин отступал назад и глядел вдохновенно, по-юношески. Словно с него самого стирали брюзгливость и старость и раздраженную не­ уживчивость. И тихо, в молчании зала, смотревшего многоцветными очами в золотых глазницах-рамах, тихо работали мы вдвоем, а на улице бестолко­ во, шумно, героически и преступно, самоотверженно и корыстно, ткалась паутина новой жизни, рвалась, расползалась и вновь смыкалась невиданными узорами, прекрасная в своей смелости, непонятная в усложненности пере­ плетшихся нитей. И оба мы, Букин и я, по-своему были причастны к созданию громадно­ го муравейника, и остро чувствовал я это в те минуты, когда оживали крас­ ки на старом и драгоценном полотне. — Долго что-то Сережи нет,—заметил я. ,,Сиб. Огеи“ Л 5 1925 г. 5