Сибирские огни, 1925, № 3

— Я, видите-ли, покушать захотел, и мне как раз полфунта муки принесли...—оправдывался он. О тюленях договорились мы быстро, он был спец по зоологии позвоночных и обещал зайти в музей посмотреть. Трудовой мой день был закончен, и я пошел обедать в столовку Нарпита. На первый взгляд столовка походила скорее на баню. Помещалась в полутемном подвале. Была наполнена паром: морозным—с улицы и горя­ чим— из кухни.Смесь разнообразнейших ароматов висела над грязной по­ лутьмой и в ней маячили люди, стоявшие в очереди, сидевшие за столами, уходившие и входившее. Я глотал горячее хлебово со скользкими, как грибы, безвкусными обрывками легких, глотал торопливо, быстротой насы­ щения компенсируя недостоющий вкус. От окружащего было впечатление злостной пародии на ресторан. Иные с собой приносили дополнительные кусочки хлеба и, окончив еду, заботливо завертывали уцелевшие крошки. И защитный цвет серой шинели придавал обладателям их и здесь особую уверенность аклиматизировавшихся: у них и голос звучал иначе и повадка была порешительней. А те, которые донашивали старые,«прилич­ ные» пальто и шубки,—держались забито и даже растерянно, и я глядел на них с невольной жалостью. Это были, может быть, чеховские дяди Вани, Астровы и сестры, растерявшие свои вишневые сады и когда-то мечтавшие о сказочных кутежах и обретшие ныне свой обеденный час в столовке Нарпита. А мне, как музейному человеку, было интересно думать о крупинхах былой красоты, некогда носимых этим людом. Вышел я из столовой уже затемно и направился к дому, Тонко таял снежок на лице, я шел, и мне вспоминалась Инна. Всег­ да она захвачена каким-нибудь интересом, переполнена им до краев, и других захватывает тем же или, может быть, собой. Голодная, а глаза веселые, как ее восемнадцать лет... Реже встречались прохожие—глуше и пустынее сделались улицы. От­ воряю чугунную калитку, вхожу в ущелье двора. Двор—узеньким тупиком. С одной стороны громада музея. С другой—высокий брандмауэр и к нему прилепилась моя сторожка. В музее потухли огни— уже окончена работа. Новый день—новая жизнь. — Вставай, кочегар,— стучит мне в окошко Сергей.—Отпирай свой замок! На щеке у него мазок оранжевой краски. — Не беда...—вытирает лицо рукавом:—Сегодня с портретом во­ зился. Мы выходим в музей. В нем время не имеет, кажется, власти. Как стоя­ ли вчера фигуры с застывшей гримасой или улыбкой, в такой же позе и с тем же лицом встречают они меня и сегодня. И бумажка, оброненная вечером на пол, терпеливо ждала всю ночь моего возвращения. И все-га­ ки, как-то невольно, с любопытством заглядываешь в просторную залу, перешагивая порог. Словно протекшие часы могли изменить неподвижные изваяния, или лица их могли загореться другой, не вчерашней улыбкой. Но все, конечно, было без смены. Подметал я опилками пол и думал, что, может быть, просто нет дара у нас проникнуть в душу вещей, в их скрытую жизнь сцепления атамов, при­ чудливыми комбинациями оформленных в образы, приближающие материю к человеку. И, может быть, овладев, сверх-рентгеновской проницательностью,