Сибирские огни, 1925, № 3

Посему главная контора Колывано-Вознесенских, его императорского» величества заводов, купно с военной властью об‘являет: всякий, кто по нижепоименованным приметам сих наглых преступников обознает, дол-- жен немедленно о сем главной конторе заявить и преступника задержать, з а что получит от главной конторы сообразное его чину и званию воз­ награждение. Всякий же, преступников сих обознавший и укрывший, хотя: бы одного из них, строжайшему будет подлежать наказанию. Имена беглых. ! П р и м е т ы . .... ........................ ' ................................................. г\ ........ ... » Путались, лестрели в глазах кудрявчатые, фигурные буквы, бойкая работа конторских канцеляристов. У Вереньки каменели ноги, будто при-- ростая к весенней, теплеющей земле. Не слыхала, что говорят кругом, а видела только буквы, слова о Степане, и сквозь их круглые и длинные завитки, будто проступал то непокорный русый вихор над Степановым лбом, то загорающийся дерзкий его взгляд, что так пугал в последние дни. Потом с гудящей головой пошла к дому. Казалось, что в горле не переведутся слезы; подкатывало горячим клубком, давило, как тисками, а показать нельзя, а глотать их мучительно и тяжко, будто железный комок скользнет вниз, отягощая и надламывая ослабевшее тело. В кабинете своем конторском по пестрому персидскому ковру (по-- дарок царицы Екатерины) канцелярии большими шагами выхаживал Га­ врил Семеныч. Часто втягивал большим носом табак, сердито чихал, не замечая, что противу привычки, сплевывает прямо на ковер. На диване между окнами, неудобно прямо, поджимая худые ноги в лосинах и высоких сапогах, сидел немолодой офицер, впалогрудый, жид­ коволосый, с лысинкой на макушке, вида неудачливого и незначительного. Гаврила Семеныч, повышая голос, обидчиво-величественным манове­ нием указывал на портрет в золоченых рамах по стенам,откуда с поло­ тен глядели: суровое и хмурое лицо волосатого Петра 1, вытаращенные и безумные глаза корявой Анны, кошачье-облизывающаяся улыбка Елизаветы, полупьяная рассеянность Петра Федоровича, сладко-задумчивое с коля- щей улыбкой лицо Екатерины, а последнего новенького полотна—холод-- ный, водянисто-голубой взгляд здравствующего Павла I. — Стыдно мне, перед сими наисвященными для дворянина изобра­ жениями, з а вас стыдно, милостивый государь, мой.. Ужель вы, дворянин, поручик баталиона Колывано-Вознесенского, не могли достойно уследить- во время караула вашего за поведением мастерового люда? Ужель вы низ­ ких его повадок не знаете? Офицер, бледнея от злости и унижения и приподнимая то и дело от дивана свое тощее тело, начал торопливо, скрипучим голосом: Ваше превосходительство... я сие знал-с... сие т. е. повадки масте­ ровщины, но я щитал, что настроение их .. э... э в субботу было спокой­ ное... Я встретил на плотине небольшую толпу мастеровых, кои отдали мне поклон, ответив на вопрос мой, что идут в церковь... Гаврила Семеныч, бесцеремонно тыкая протабаченным пальцем в на­ правлении растерянного лица, зло расхохотался: — Так, вы их: и встретили, ваше благородие, их, их! Божуся—они за дурость вашу отменно были вам благодарны... ха... ха!.. Затопал о ковер толстыми подошвами' тупорылых уже немодных башмаков и, потирая кулак о кулак, зашипел, раздирая бритые губы иг как-то по волчьи щелкая зажелтелыми зубами.