Сибирские огни, 1925, № 3
Степан оторвался от горячей, ответной дрожи губ.. От лица отхлы нула кровь. Немеющими, бесчувственными губами еще раз припал к смею щемуся лицу. Улыбнулся насильно. Выпрямился. Поклонился низко: -— Ну... пошел я, родненька! И крепким, быстрым шагом вышел из комнатушки сырой, вдохнув напоследок горький запах стенной плесени. А Веринька напевая и радуясь тихо-животно, что сегодня успела вдосталь пообедать, что Марья Николаевна сегодня была добрее, села ра з бирать свой сундук, с робронами старыми, шляпками, перчатками и вся кой рухлядью, близкой и привычной за восемьнадцать лет комнатной жиз ни. Мечтать начала, как может быть смилостивится Марья Николаевна, согласится в добрую минуту—и будет она, Веринька, радостью Степано вой жизни, любящая, верная, а какая красивая и модная, как самая «на стоящая госпожа». А вечером глотала Веринька тяжкие, как свинец, слезы. Глохла о т стука сердца...Перечитывала, уж который раз, каракули Степановой записки. «...Родненька, тебя вспоминаю и пишу—за грамоту спасибо... Оста вляю вот тебе вестку. Ухожу на волю, к жизни каторжной не вер нусь... Ни один я, а с товарищами ушел долю искать. Обдумал все, род ненька, на рабий свой кусок плюю, ненавижу дворян, богатеев, ибо я прикоснулся к горю человека рабочего, и сам я хошь и по другому, а т а кой же заклеванный, яко заяц орлом жадным... Пропади он, город сей,, золото добывающий... Жди меня две весны, Веринька... Будет доля на сво боде хороша, добуду тебя. Не будет доли—молись о голове моей... Рожден я в закуте собачьей и, хошь я лбом от покорности разбей ся, не полежать мне на пуху... Я за товарищев, они—за меня. Я новойг теперя, человек, к бывшему не ворочусь... Ноет сердце по тебе, но вер но поступаю... Пока прощевай, удачливой вестки дожидайся... Не запамятуй меня Шурьгина Степана». Вдосталь наплакалась Веринька в воскресенье утром, когда перепо лох поднялся и стали Степана искать в пруду. В понедельник. же догада лась, что бежал Степан вместе с двадцатью четырьмя бергалами. На Сте пана показал немец бергпробирер. Во вторник стояла Веринька, в переговаривающейся толпе на соборной площади и читала, бледнея и вспыхивая большой лист приказа на столбе. «Сим об'является всем почетным гражданам, служащим лицам, ду ховным, мещанам и мастеровым града Барнаула для общего осведомления о злостном и дерзком побеге, двадцатью четырьмя бергалами и, по пол ной видимости, купно с ними главного начальника Колывано-Вознесенских заводов крепостным человеком, Степаном Шурьгиным, учиненном. Одна часть преступников, со скрытым намерением и обманув начальство свое, добровольно отправилась на лесосечные работы в бор барнаульской; дру гая же часть оставалась на заводе, дабы подозрений начальства, о благе государства радеющего, отнюдь не возбудить. Сии преступники в суббо ту к вечеру собрались вместе в бору, в коем находились для присмотра двое солдат Колывано-Вознесенского баталиона. Солдаты, сими дерзкими нарушителями порядка были повалены на земь, биты и связаны, с воткну тыми во рты кляпами, дабы не было возможности им кричать. Преступ ники нагло отобрали у солдат ружья, патронаши, сапоги и портянки 'Л штаны, на сумму тридцать рублей ассигнациями, оставив их в мундирах и исподнем, сами же скрылись.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2