Сибирские огни, 1925, № 3

Вдруг засмеялись искристо карие глаза, а пальцы цепко захватили плечо. — Весна, вить, идет... теплынь, брат! Кумекашь? На теплыни ноги воли просют... Приходи! Ну? — Приду!—с застучавшим сердцем ответил Степан. Гроба вышли на славу. Дерево сухое, смолевое—алтайская сосна, жел­ тая, как янтарь. Набросали туда стружки курчавой. Примяли дружными руками, каменея взглядом, что-то шепча трясущимися губами, сдавив в груди яростный и жалобный стон, подняли и перенесли на лопатах липкие тяжелые кучи костей, мяса, обрывков кйжи, жил и мозга. В истовом по­ рядке старались сложить в гробах все к месту, чтобы в расширенном конце гроба поместилось то, что было головой, а в узком то, что было ногами. Когда положили последнего, сгреб Сеньча на лбу жесткие черные волосы и дико глянул на кроваво-пестрое в гробах: — Вот она, жисть нашенска! Тряской рукой сжал ладонь Степана: — Вот, парень барской, глянь! Коли доли не поишшешь, дык пропа­ дешь... али в горячке, али вот искрошат тебя тако-ж, как их... Скажут: «со святыми-де упокой»—и пойдешь в землю гнить... От себя заступы жди не одначе, от себя доли стребуй. Почти грозно сверкнул глазами: — Ка-ак загудет на обед, иди сюды! Под спадающей голубой теплынью, в тихом нашептьшаньи молодых тополей, вдоль заводского забора, тяжелыми неторопными шагами шла толпа за четырьмя подводами. Гроба заколотили, но на ухабах из под крышки показывалась кровь—в последний раз тревожило изничтоженную плоть. Непривычными осипшими голосами нестройно тянули «святой боже». Попов не было. Соборного дома не застали, «уехал-де рыбу удить», а поп старой церкви отказался,—«ноги-де болят». Когда прошли плотину, увидели молодого военного, что ехал гарцуя с прогулки из бора Спросил строго: — Что сие? Кого хоронят? Где попы? Ему зараз ответили возбужденные голоса: — Нас попы не хоронют. — Дешево даем! — Ниче е! Тамо хужей нашего не будет. Офицер бросил сквозь зубы: — С-скот-ты! И серо-золотым облаком взвилась за ним пыль. — Свя-я-ты-ый б-бо-ж-же-е... —* Помереть не могешь спокойненько! — Подыхай по приказу! Медными семишниками и пятаками отсчитали з а могилу. Воткнули в сырые холмики меленькие на двух гвоздях некрашеные кресты. А Катька шинкарка охотно приняла в уплату з а помины Степанову верхнюю рубаху. Домой прокрался уже ночью. Шел под звездным небом, не чуя под ногами земли. Выпил одну только чарку, но горела голова, возбужденно трясло тело, а в душе выпевала буйно песня сегодняшняя про вольный камень, алтайские ущелья и горы, про обильный край— Бухтарму. Обожгла, проникла и сразу заняла хозяйское место в душе дерзкая, вихревая ду*