Сибирские огни, 1925, № 3

Вспыхнули вздохи... Загорелись глаза... — Рази-ж жисть? — К-каторга! Сеньча, перегибаясь по сторонам, впивался острым своим взглядом в хмуро-пылаюицие лица и четким шопотом доставал каждое ухо: — До кох пор терпеть? А?.. Гля нас друго солнце чо-ли светит? А? чо мы доли себе не знам?.. Искать не будем? а? Бу-у-де-ем!.. Почти в молитвенном порыве вытянул руки к окнам. — Дороженька-а... ото снегу ослобонися, просохни скорейча, доро­ женька... В темну ночку, в теплынь убежим от проклятущего сего места! Бухтарма-матушка, всем приют могет дать... — У^кли сидеть? — У моря погоды... —• И на нас доля есть... — Велика земля—Сибирь... Притихли на миг, вслушиваясь в воющий свист ночной метели. Вдруг Сеньча гикнул: — И-ихх... В нас, робя, всея силушка-а! Крикнул приказательно задумавшейся возле печки Катьке и хлоп­ нул в ладоши: — Ка-ать! Айда, спляшем. Душа горит! Катька подняла было плечи: — Ну тя, дикой... Домой пора вам, гола-рвань моя! Но Сеньча худой, гибкий, уже отбивал такт босыми пятками, и чер­ ные его брови на выступах большого лба тоже выплясывали в буйной дрожи, Катька повела плечами, мягко шевельнула бедрами и поплыла вслед з а Сеньчей. Ответно засвистали весело и бойко сквозь зубы, тихонько нахло­ пывали в ладоши, бубнили напевно под нос—всеми прижатая ограбленная жизнь уберегла в себе крепко жажду радости. Василий Шубников топал-топал, стоя на месте, высвистывая... Вдруг гикнул, вскинулся и, длинный с львино-курчавой гривой рыжеватых волос, нетерпеливо дождался начала такта—и пошел вслед за Сеньчей. «Э-эй жги-говори... Комарики-комари... Сбитень горячий..» Сеньча хохотал, подмигивал загоревшимся глазом, подпевал высо­ ко и заливчато, пускался в присядку, пружинисто вскакивал в легкую погоню за лебединой Катькиной пляской, игриво поддавал ей локтем и, дробно топоча, отходил опять назад. Сеньча ходуном ходил, будто весь развертываясь в пляске. Будто гонялся он и овладевал чем-то летающим, горячим в неугомонной голове. Василий Шубников, встряхивая лохматыми кудрями, выхаживал не­ ровно: то медленно и важно, то истово-дробно, как Сеньча. «Э х, де-вонька моя.— Р-раскр-рупчатая-я... Эх, эх»!... Аким Серяков, разомлев от тепла и жгучего, даже чуть утомляю­ щего после страданий, острого ощущения жизни, улыбался на пляску тя ­ гучей, ребячьей улыбкой. Марей Осипов глянул на него—и вспомнил уро­ да—сына Сергиньку, худоногого, слабого, что так же вот улыбается и етягощает собой зря землю. Спросил Марей;