Сибирские огни, 1925, № 3

— Да, из тебя выйдет ч-чудная... И, бросив площадное грязное слово, сощелкнул языком, протянул вперед озорующие руки... Но... выпуча глаза, отшатнулся назад. За плечо его отбросила твердая рука гайдука. Веринька тихо вскрик­ нула. Майор на миг опешил, широко открыв рот... И... вдруг прыгнул на дюжего гайдука, вцепился в плечи и тряхнул что было силы в его силь­ ных мускулах. — Чтос-сие обозначает, а?.. Х-хам! И опять широко открылся майоров рот... Степан легко снял его ру­ ки со своих плеч и сказал громким, чеканным шопотом, впиваясь разго­ ревшимися глазами в бледное от бешенства лицо бреттера:' — Сия девица—невеста моя!.. Не трогать прошу! Веринька испуганно упорхнула в комнаты... Майор не нашелся сразу, и только прошипел вслед быстро ушедше­ му высокому, сероглазому человеку: — Т-ты... холоп мерзкий... ответишь за сие!.. Уф!... Так и вошел, дергаясь красивым, смуглым лицом. Холодно поздоро­ вался. Крепко придерживая эфес и по военному сдвинув ноги в позицию, высоко поднял кудрявую черноволосую голову и отчеканил: — Не имею силы ни говорить, ни пребывать с достоинством в доме сем, ваше превосходительство! Ваш слуга нанес мне оскорбление... дворя­ нин хладнокровно сего перенести не может... Гаврила Семеныч, даже не дослушал рассказ, бешено зазвонил в колокольчик... — Степку сюда!.. Степку! Ж-жив-ва!.. Синие сумерки ползли в комнату с пузатой вышитой амурами и цве­ тами мебелью. На высоком столике в бронзовой курильнице дымился нежно бла­ говонный порошок. Медлительно тикали на камине фарфоровые часы. В окна виднелась блекло-белая равнина застывшего пруда. И все, как страшный, гремящий сон, где как под невыносимо-тяжкой, отвратительно-горячей пятой задыхается душа Степана Шурьгина, гай­ дука-, еще недавнего мальчишки, что с возбужденным любопытством гля­ дел на толстого управителя, повешенного под галдарейкой. Возле притолки дрожащая, точно' сразу похудевшая, Веринька. Ее расширенные от страха синие глаза точно плавают на бледном лице. Гаврила Семеныч так топал ногами, что серебряные пряжки его ту­ фель встряхивались на носках. Размахивая руками перед самым лицом Степана, будто каменном в своем молчанье, .он встряхивал его порой за плечо. Боли от этого не было, так как мускулы Степана были упруги, как стальная добрая ковка, но каждое слово оглушительно отдавалось в мозгу. Гаврила Семеныч хрипел, орал, плевался, цыкал зубами: — Ты... ведаешь, мерзавец, кой поступок совершил? А?.. Ты... погань отрепье, под-л-лец... Дворянина оскорблять?.. Да... ка т-ты см-меешь р-руку свою подлую класть на бла га-родный мундир гвардейского офицера... а? А? От девченки уб-будет, ежели господа... ласку... покажут?.. Убудет... ее? Что-ж укусить намерение кто имел? А... молчишь, мер-рзавец, негодяй? Брызжа слюной с самоуслаждением выбросил крепкозубым ртом ци­ ничную, загребистую ругань. Марья Николаевна взвизгнула.