Сибирские огни, 1925, № 3

Варварушкино лицо сливалось для Евграфа с круглощеким лицом сестры Дарьки, хохотуши, крепкой, как мужик, ядреной, как молодые золотисто-желтые репы в отцовском огороде. Поэтому, сам мучаясь, что отрывает Варваруш.<у от работы, звал ее слабеющим голосом: «Ва-арь! а... Ва-арь!». Она приходила, наклонялась, поправляла подушку, одеяло накидывала ■поглуше. Тянулся к ней потной головой, и казалось, что мокрые, тяжелые во­ лосы обсыхают возле ее горячей, мерно дышащей груди, голове становится легко. Смертельно уставшее из'еденное поташным дымом и пылью, измо­ чалившее свои мускулы з а тысячи часов; за пять лет, тихим замираю­ щим током отвечало тело на памятки о радостных днях Варварушкиной любви. Ясно, раньше бы кончился, а она вот согрела, раздула затухающий огонь жизни.—За ветхой стиранной-перестиранной занавеской послед­ нюю песню допевала жизнь, и каждый глоток ее пил Евграф Пыркин жадно, задыхаясь радостно, и отвечал пылко на горячую, жалостливую дрожь Варварушкиных губ.—Дома женить его не успели, да и самого к этому не тянуло, а тут з а несколько месяцев до смерти поимел жену, до того ласковую, что сердце его, Евграфа Пыркина, казалось, топилось .от радости, как ярый воск под огнем... Ох, едва-ль хоть одна катуньская девка из их деревни так в сердце могла залечь крепко, как стряпуха из мастеровой избы, где каждый угол пахнет горем, грязью и потом загнан- лой человеческой жизни. Хотелось, чтоб сидела Варварушка тут до самого конца. — Башка-то у меня чичас склизкая... волосья-то бытто в гуще ■изваляли... — Лежи, родненькой, лежи! А сама, чувствуя, как его руки в предсмертной суете обдергивают и обшаривают тряпичное одеяло, думала Варварушка, считала заботли­ вой бабьей мыслью, сколько мастеровых людей проводила она в смертную мглу. Под ласковыми горюющими ее глазами уходили они, отдавая ей последний благодарный взгляд. И все умирали на этой постели. Правда, за эти годы, пока жила Варварушка здесь, износила она че­ тыре тряпичных одеяла, три занавески да два холщевых чехла от перовой пе­ рины.—На этой перине, под шуршанье усатых тараканов в крепко-кислом духе ночной жарыни, обнимали отдыхающие от дневной устали руки цве­ тущее Варварушкино тело. На этой же перине потом и умирали. Варварушка не боялась своей постели. После каждого она перетря­ сала пуховик, перемывала наволочку на подушке, стирала, прокатывала одеяло и занавеску... Евграф лежал вытянувшись. Еле поднималась грудь, цыплячьи-худая, все кости сосчитать можно на быструю ощупь, одним взглядом, до того резко выступали они под тонкой, издрябшей кожей. Варварушка вышла переменить лучину. Евграф с трудом перевернулся на бок—и невыразимую легкость и приятность почуял в онемевшей спине. Стало так удобно, спокойно лежать. Обтянув крепкие крестьянские зубы блаженной улыбкой запекшихся губ, слушал чутко, что происходит в замученном теле. Не видал и не знал, как страшна его блаженная улыбка: слишком белые зубы от со­ вершенно обескровленных десен, огромно и жутко блестящие на почер­ нело-бледном лице скелета, обтянутого кожей.