Сибирские огни, 1925, № 3
— Теперя их до самой теплыни не разыскать. Айда, робя, к Кать ке. Я шапку обеднюшну продал седни, дык угощаю... айда! Шинок на горе, над прудом. Большая у Катьки изба, длинная, как сарай. Сквозь щели запертых ставней скупо брызжет свет на снега. Во второй комнате гуляли. В первой же было пусто. Тут же стояла и стой ка со штофами. В углу криво висела коричневая дощечка иконки. На одной стене, засиженной мухами, раскрашенный лист «Хождение игумена Даниила по святым местам». Между окнами, повыше, над головами, выцветший до нельзя лист с изображением царицы Екатерины в синем платье, с боль шой головой, в короне и невероятно-пышной голой грудью с пятнами орденов. Портрет был давно обсижен мухами и достался Катьке в на следство от отца-кабатчика вместе со всем прочим. Самое свежее на портрете была кривая надпись углем от угла до угла: «а ежлиб Емельян иванч до ние дошел онбы ей» б.......и показал знатно»... Катька грамоте не знала. А людей в шинок заходило всяких. Сеньча, садясь за стол, спросил: — Хто ет та гулят-то у тебя? — Не знаю, каки-то торговые. Молодой мастеровой, чернявый, как цыган, покачал головой: — Пускашь, кого попало... Прирежут вот... Катька затрясла большими грудями: — Пошто-о?.. Меня, брат, все знают... У меня о каких хошь делах могёшь баять... Окромя меня куды пойдешь? Хто был у меня, что баял— нихто не проведат, я—могила... Мне до всех плевать, самой жить-бы лю бо, а кажный живи, как хошь. Самокурка у Катьки была огневая, привозили Бикатунские мужики. Пили жадно, широко распялив жарко дышащие рты. Опрокидывая в рот жестяную чарочку, Сеньча крякал, обжигая гор ло, и весело крутя головой: — У-ух, крепкая, стерва-а! Закусывали большими ломтями жирных мясных пирогов из пшенич ного теста. — Э-эх... пирожище-та-а! Катька, мягко потапывая толстопятыми ногами, подкладывала ку сков: — Ешьтя, ешьтя! У меня печь большущая, пирогов напечено вдо воль... — Тебя самое в этаку печь можно... — Заж-жарить! — То-то жиру-то бы потекло-о! Катька притворно сердилась: дула полногубый рот, хмурила густые брови на узеньком, мясистом лбу, ежилась круглыми плечами, как боль шая сытая лукавая кошка. — Охальники-и!.. Стыдобушки на вас нету-у... Вино тонкой огненной струйкой текло в жилах. Разогревало, ра з мягчало усталый зуд мускулов, радужные туманы плавали в голове, пу тало легкие смешливые мысли, певуче постукивало в висках... Вместо по стылого шума заводского, Катькин раскатистый смех, прыгающие Кать- кины плечи, плутящие искристые Катькины глаза.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2