Сибирские огни, 1925, № 3
Тучкова о наказании их розгами «для порядка и благоденствия государ ственного». Сеньче положили 200 розог, «как главарю расправы полузверской и явному оной зачинщику». Секли в дальней комнате с плотными дверями и ставнями. Стазни были закрыты на внутренние болты. Кончалась буранная ночь. Ночник об одной свечке качался под потолком. По отсырелым стенам вяло бродили большие, набухшие от сырости мокрицы. Пол с обвалившейся со стен шту катуркой был скользкий и мокрый. Комнату для «экзекуций» топили плохо и то только «по надобности». Оттого раз-от-разу копились непросыхающие следы порок, кровяных брызг, холодного пота измученных тел. На что душны были клоповные «каморы», застоялая кисло-горькая вонь «экзекуционной» так долбанула по головам, что двадцать оцин чело век, голых и понурых, отшатнулись, закашлявшись и задохнувшись. Ложась под солдатским тумаком на длинную лавку, Сеньча вдруг дернулся всем своим жилистым телом и зверино-воюще застонал: сбоку,.* у стены, жались Зотик и Андрон Шушины с пучками длинных лозин в руках. Андрон стоял, одеревенело сгорбясь, а Зотика трясло, как в ли хорадке. Откашлявшись, начальник гауптвахты сказал кому-то боязливо: — Простите его высокоблагородие. Предупреждающе-грозно высвистнули розги—и смолкли. Голос в нос, отдающий медным звоном, голос майора Тучкова, парадов и солдат ских жизней начальника: — Видите, куда ведет противство. и буйство? А? Сво-олочь рва а-ная! Везде готовы кулаки в ход пускать... И вот наказание принимаете... Ха-ха-а! От ваших же товарищей экзекуцию примете... А они награду получат и благодеяние от начальства. — На-чи-на-ть! Секли по-четверо. Остальные стояли «в черед», шеренгою вдоль стены. Лица будто почернели от мертвенной бледности, будто заострило ужасом носы. Окаменелые зубы выбивали безумную дробь. Страшной су дорогой сводило тела. Двое молодых, мальченки совсем, упали и забились в припадке. Майор велел их унести откачать. Большебородого старика, у которого под ламывались раздутые ревматизмом колени, солдаты поднимали кулаками. Свистели розги. Унтер считал вяло и скучающе: — 25... 30... 32... Сеньча изгрыз себе руки, извиваясь под дюжими солдатскими зада ми. Огненно-жгучий зуд тела, крик и вой каждой капли крови... Вихрем взвыла мысль о Зотиковой розге, что сейчас раздирает тело... После сорока счет шел уже по распластанным, отупевшим, безглас ным от боли. Майор зевнул в перчатку: — Железные... подлецы. Ни единый не крикнул... И, лениво-недовольно раскачиваясь, вышел. В людской избе трещала лучина. Шипуче падали уголья в кадушку.. Вверху в широкой пасти печи молчаливо возились, укладываясь на ночь. На полатях, прижав отощалые от жара животы к пропрелому меху по лушубков, лежали выдраные, поеживая во сне закоростившейся спиной, что Варварушкины руки обильно смазали топленым салом.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2