Сибирские огни, 1925, № 3

ее пропустить на улицу, говоря: «мама страшно беспокоится—отпу­ стите меня, мне ничего не сделают, я дочь чиновника» и пр. ерунду. Несмотря на наши уговоры, она продолжала настаивать на том, чтобы ее пропустили наружу. Переговорив с товарищами, я решил выпу­ стить, но наблюдать за ней. Выйдя в боковые двери, она пыталась пройти на Большую улицу, но ее встретили выстрелами черносотенцы, расположившиеся около разложенных среди улиц костров. Тогда она пы­ тается проникнуть через забор на Казачий двор (сзади Нардома помещалась казачья сотня), но только -подобралась к забору по поленнице дров, как ее оттуда встретили бранью и швырнули несколько камней, а вслед за ними показалась пьяная рожа какого-то хулигана, который, ругаясь на все лады, обещал «показать ей революцию». Девица опешила, стоит на заборе и озирается, потом вскрикнула и скатилась на землю. Тогда тип перелез через забор и стал спускаться \ к ней по поленнице дров; я крикнул ему остановиться, так как с этой де­ вицей получились нелады: как упала на землю, так и лежит, корчась в исте­ рике. Он остановился только тогда, когда я выстрелил из револьвера. Один из товарищей направил на него револьвер, а я поднял храбрую де­ вицу и внес ее в здание, где с ней стали отваживаться наши санитарки, благо тов. Андреев пробрался в театральную электростанцию и принес воды, в которой уже ощущалась острая нужда, так как истерики было— хоть отбавляй*). Что же касается черносотенца, то, продержав его не­ сколько времени на месте, товарищ крикнул ему, чтобы он убирался к чорту. Он также сунулся на Большую улицу, но его не пустил часовой, который видел всю эту картинку. Тогда он через забор пустого сосед­ него двора пытается перелезть на улицу, но стоило ему перекинуться через него, как раздался крик: «А, попался, забастовщик!» Шум борьбы, J глухие удары, выкрики: «Я за царя», «свой, братцы, свой», и «бей жида—на смерть» и т. п. Скоро все смолкло. Когда мы очищали улицы от хули­ ганов, около забора лежал труп, изуродованный до неузнаваемости. По одежде я узнал черносотенца, который пытался проникнуть в наш двор и избить девицу. Получилось— «своя своих не познаша». Наше положение продолжало оставаться неясным. Пытались и мы проникнуть на улицы, но некоторые были избиты, как, напр., эсэрка Елена Прейс, было даже двое убитых—военный врач и рабочий, но фа­ милий не помню. Часов в 11 я был выслан в качестве начальника де­ сятка патрулировать и, если удастся, послать товарищей на разведки. Только что мы, в количестве 5 человек, обошли здание и показались на Большую улицу, как по направлению к вокзалу послышался шум и гул шагов военной части, идущей по направлению к нам. Часовые нас не трогают, улицы не освещены, кто идет—друзья или враги? Вот вопрос, который встал перед нами. Спрашиваю часового, он тоже не знает и, видимо, боится. Отсылаю одного товарища с донесением о положении к т. Шумяц- кому, а сам с одним парнем иду навстречу части, дав наказ остальным двум товарищам следовать за мной шагов на 30—40 и решив, что если я увижу опасность и не смогу спастись, то крикну им, а они уже должны предупредить товарищей в Нардоме. *) «Сказать, что истерики было хоть отбавляй», будет слишком преувеличено,— замечает Мельников.—«Общее впечатление от поведения присутствующих у меня осталось вполне благоприятное» (Прим. Ред.).