Сибирские огни, 1925, № 3

Резко-пахучая мазь раздражила больному горло. Евграф закашлял еще сильнее, перемытываясь на старом Варварушкином пуховике. . —- Худо, Евграфушка? Дай-кась, прилягу с тобой! Мягкой бабьей рукой прижала потную голову Пыркина к большой горячей своей груди, другой рукой гладила острые его плечи, впавшую спину, еще густые, прикурчеватые волосы, все, что осталось Евграфу от былого здоровья. Материнское тепло шло от ее тела; пахло вымытым чистым холстом,—обиходная была баба Варварушка,— и тише стал у Евграфа ка­ шель. Не стало думаться о смерти Евграфу Пыркину, перестало знобить тело, легкая стала душа—грело его обильное радостное здоровье, не­ избывная, горячая бабья жалость. Как к единственному в мире прибежи­ щу, прибегал к ней, шептал, глотая подкатывающиеся к горлу слезы: — Варварушка, родна-ая... Жив, вить, я буду... а? Жив буду? Как думашь? Оживею вить? А оживею, в горы убегу, на Бухтарму... Вот те хрест! А Варвара поддакивала: — Ну, ну... Ладно... о! Спи, усни, угомон тя возьми! Свеся длинные ноги, Василий Шубников, мастеровой с плавильни, наварчивал себе под нос: — Возятся опять. Ишь!.. Чутко вслушивался в тихий говор за занавеской. Билась в сердце упрямая тоска об Варваре. До Пыркина он, Василий, лежал за занавеской.Болен был тогда ревматизмом, и Варвара его вылечила. Его же мазью и маза­ ла сейчас Пыркина. И смешно, и тоска колет, а нельзя никак разорвать эту шепчущую тишину. Огромный кудлатый корявый Марей Осипов вытянулся во всю дли­ ну, вздохнул глубоко широченной грудью, словно поднялись большие куз­ нечные меха, и заговорил неторопно и однозвучно: — Когда-то восподь приведет домой попасть? Два ста возов бревен припер с осени. На зорьке сбирался, к лучине в город прикатывался. Колды и отпустят? Грехи наши... Вот думаю... И куды прорва золотая эко место топлива сжират? Сеньча Кукарев, вертлявый, черноватый, всегда озабоченный, озлоб­ ленный, рвач, матершинник и забияка, отозвался надтреснутым тенором: — Эко? Куд-ды? Мы таскам, потеём, а кому-кому вольготно от этого самого... В плавильне-то наша силушка, наша кровушка, а много золота-то мы видим? Марей сбросил с шеи большого черного таракана (стряпуха их не выводила—счастье приносят) и замотал головой: — Не видим, откудова нам? Сеньча, загибая то и дело раскорякистые пальцы,и поднимая вверх худые плечи в прокоптелой холстине, обводил всех горящими глазами. Он не видел ясно лиц при чадящей лучине, но угадывал их выражение. — Пошто так? А? Поп вычитывал: люди-де человеки все-де онно однояки для бога-то на небесех. Мне вон наши ноне передали вестку: баба у меня ноне родила в избе онна, а ребенка свинья под‘ела... У нас селишко-то в Бикатуньской стороне1) стоит, как попало, избы далече... Ну, хто услышит? Баба ребенка выронила, свинья под‘ела... Мужик для золота работат... Кому любо? Мне, бабе?.. Не...е! Дудки-и! Жене началь- никовой любо! Марей сказал сурово: J) Нынешний Бийский уезд и часть нынешней Ойротской области.