Сибирские огни, 1925, № 2

на кровати. Один у стола читает вслух (я опоздал к началу) статью Белин­ ского Об «Онегине». Всего человек двенадцать. Войдя, я очень смутился трех обстоятельств: опоздания, двух дюжин устремленных на меня незнакомых глаз и того, что половина глаз— девические. Я никогда до тех пор не бывал в такой «толпе» молодежи, особенно женской. Гимназию, разумеется, в счет брать нельзя, ибо общение гимназистов «органически» вырастало из повсе­ дневного соприкосновения, начавшегося в «немудрствующие лукаво» детские годы. Я же и год спустя, выступая перед делегатками женских гимназий в роли «инструктора революции», все еще продолжал стесняться «женского общества». Тревожась и ежась душою, я просидел до конца чтения. Кончили. Ста­ ли обсуждать. Сначала- заспорили, а потом спор как-то потух, и, в минуту спада его, ко мне подошел один юноша с вопросом: — Как вы думаете об этом? Несколько робея, я ответил ему. Разговор завязался. К нему примкну­ ли другие, и незаметно для самого себя, через полчаса я сидел уже на цен­ тральном стуле и жарко спорил с кем-то о... «Бездне» Андреева. Тогда рас­ сказ этот, как и другой рассказ того же автора— «В тумане», был модным. «Звезда» Андреева, ныне вовсе потушенная революцией, в то время только что начинала всходить. Придавая большое значение рассказу «Бездна», я говорил о необходимости написать о нем реферат, а также настаивал на том, чтобы кружок обязал всех своих членов писать рефераты в виду боль­ шого значения их для саморазвития. Кончилось тем, что... мне поручили написать реферат о «Бездне». Поздно ночью мы разошлись. Мое настроение было великолепным. Кружок наш собирался до наступления летних каникул еще несколько раз. Чем занимались в нем, к сожалению, мало помню. Помню только, что читали Белинского и Писарева о Пушкине, что все осудили Белинского и Пушкина и одобрили Писарева за его «разрушение эстетики», за превозне­ сение «печного горшка» над Шекспиром. Долго спорили о сравнительной ценности характеров Онегина, Ленского, Татьяны и, кажется, ни к чему не пришли. Должно быть, «теория любви» нам, еще не знакомым с ее практи­ кою, была не под силу или не представлялась неотложной. Помню, между прочим, что однажды один из членов кружка весь вечер приставал к нам с вопросом: «Что такое бог?»— Мы ничего ему не ответили. Только- легонько смеялись. Повидимому, этот «вопрос» нас не интересовал. Кружок не имел ни программы, ни устава своей работы. В нем не было ни председателя, ни секретаря, ни регламента собраний. Последние протека­ ли свободно, обычно очень бурно и горячо. Впрочем, горячились и «принима­ ли близко к сердцу» все обсуждаемое, если мне не изменяет память, обыкно­ венно четверо из кружка. Остальные были пассивны, хотя не помню, что­ бы кто-нибудь был невнимателен. Всего кружок посещало с переменной ак­ куратностью, вероятно, не менее двадцати человек. Собирались довольно дружно, и весь строй отношений в кружке был непринужденно-товарище­ ский. Чуть-ли не все собрания заканчивались чаепитием. За чаем обычно царило буйное веселье. Особенно мне запомнился один чай, с каким-то необыкновенно вкусным пирожным (позже узнал, что это «микадо»), целая гора которого возвышалась среди стола. Может быть, и скорее всего, все это было очень обыкновенно, но мне, видавшему в детстве не слишком мно­ го сладкого и веселого, казалось сияющим.