Сибирские огни, 1925, № 2

роге. Я видел вишни величиной с дыню и песчаную пустыню, зеленую и сочную от кактусовых зарослей. Здесь будет то же. Здесь будут ка­ налы,— вы представляете, как на этой потрескавшейся земле заблестит тихая и чистая влага, и рис протянет из земли миллионы изумрудных иголок. — Это сложная вещь. Я сейчас работаю над этим. Мы насытим землю едкими солями, воздухом, влагой, теплом. Душистые пасеки и мирные пчелы буду’Г жить в тишине и бездымном воздухе будущих фабрик. А этого не будет! И Миронов показал на восток, где в синеве сухой грозы, в слепых зарницах дымилось, плюясь в небо, ржавйе гарево доменных печей. , — Это— тоже хорошо, это— жизнь, но в этом слишком много пота, утомления и тяжести. — Мы изменим климат,— сказал Миронов и закурил. Журналист засмеялся. — Мы изменим климат,— спокойно повторил Миронов и улыбнулся.—■ В конце-концов, это не так уж сложно. Вы знаете одно из величайших открытий за последние годы? Нет? Открытие норвежского ученого Jlapca Веганда. Он первый узнал, что небо— это кристаллический купол из азота, из синего, чудесного, замерзшего азота, вы понимаете?— Миронов снова задумался. — В детстве я жил на Украине,—сказал он, вздрогнув от зарницы.— Степь за окном грохотала пустыней и пылью. На базарах, черных от ви­ шен и душистых от холодного топленого молока, в тени тополей я любил слушать скрипучие песни лирников о лазоревом рае. Теперь оказывается, что весь мир— это лазоревый шар. Мы заключены в нем, и мы добьемся того, что сможем распределять всю энергию, заключенную под этим си­ ним колпаком так, как мы хотим. Вот вам изменение климата. — Вы парадоксальны,—ответил журналист,— но это захватывает.. — Я знал,— сказал Миронов и печально улыбнулся,.—я знал одного американского капитана, который жил только парадоксами Но ради его парадоксов мы потеряли пятерых убитыми. Журналист недоумевал. Но спросить, о чем говорит Миронов, он почему-то не решался. Профессиональная развязность его покинула. За окном бесшумно разверзались зарницы, как вспышки небесного магния, пахло полынью, пылью, паровозным дымом и серой сожженных колючих трав. —• Надо ложиться,— сказал Миронов.— А то, о чем я говорил,— не бред и не сказка. Не забывайте что мы— инженеры и химики— привыкли думать формулами. Мы точны. И мы знаем, что в точности заключено больше чудес, чем в самых фантастических и ребяческих снах. Погодите, вы еще доживете до того времени, когда пароходы будут гореть золотом от нашей пшеницы, и вся страна будет пьяна от избытка творческих сил. Когда Миронов лег на верхней полке, журналист достал блок-нот и медленно, надкусывая карандаш, записал все, что говорил Миронов. «Лю­ бопытный человек»— подумал он и стал раздеваться. Миронову снился последний день в Санта-Марко, протяжный и ве­ селый звон в монастыре и в низеньком желтом соборе. Океан накаты­ вался в голубоватом дыму, и у берегов плавали, как исполинские цветы, розовые медузы. Пахло азалиями, морем, вянущими соками солнечной, кремнистой и щедрой страны. И сквозь сон Миронов явственно различал запах перца и миндаля.