Сибирские огни, 1925, № 2

Миронов долго не мог забыть этот странный город, в котором со­ вершенно не было птиц, если не считать маленьких зеленых попугаев, точивших клювы о полированные жердочки в кофейнях. На белых и высоких оградах садов весь день лежал шелковистый, апельсиновый блеск солнца, душно пахли олеандры, звенела по камням вода, звенели подковами старые мулы и гортанно кричали потные погон­ щики, щелкая по навьюченным ящикам с какао оглушительными бичами. Тонко, сладковато и странно пахло на улицах ванилью, из кофеен, где трещали кофейные мельницы, несся заглушенный звон чашек, оливковые люди прожигали сигаретками в страстных спорах измятые газеты, и вор­ чали, моргая янтарными глазками, крошечные попугаи. Ночи то были залиты белым холодным пламенем и отраженное солн­ це .играло в гигантских, голубых кристаллах океана, то в душную тьму, не стынущую от дневного жара, лились томные и страстные звоны ста ­ ринных, перевитых лентами, гитар. Окна опускали черные ресницы штор, скрывая бледных от зноя и страсти девушек, туго обтягивавших цветны­ ми душистыми шарфами свои высокие бедра. — А все-таки жаль, немного жаль,— думал Миронов, глядя на свои коричневые руки и испытывая странное ощущение, что вместо крови в его теле бьется знойный, острый, как горные травы, наркотический сок. Недаром Дюлье, смеясь, сказал, что у здешних жителей не кровь, а шарт- рёз— пахучий и хмельной ликер. Недаром отцы-иезуиты населяли эту страну. Миронов не мог забыть этот город и дочь Дюлье— Сесиль, девушку с ярким лицом. Каждое утро она купалась в заливе, и за девятичасовым кофе ее руки еще пахли солью и густым, тропическим запахом океан­ ской воды. Она была проста, но капризна, как американка. От матери-испанки у Сесиль осталась какая-то дикость в движениях и внезапная тропиче­ ская лень, заставлявшая ее целыми днями лежать на террасе, глядеть, как ветер качает шарики сухой мимозы, и слушать полуденный шорох океана. С ней он однажды ездил в старый иезуитский монастырь за горо­ дом, и у него в памяти остались розовые вечерние кусты, тяжелые лес­ ные заросли, лианы, лиловый дым далеких, исполинских гор, известковые стены монастыря, похожего на персидский караван-сарай, и легкая дрожь руки Сесиль, когда он помогал ей садиться в седло. Вечером они выеха­ ли на белое шоссе к океану и в истомляющем гуле, в пасхальном запахе магнолий и странном, легком молчании добрались к полночи до дому. У городской заставы Сесиль уронила хлыст. Миронов соскочил с коня, поднял его, и когда подавал ей,— она низко наклонилась с седла и медленно взглянула ему в глаза. Светили звезды. Миронов вздрогнул. В глубине темных, блеснувших коричневым золотом зрачков было мол­ чанье, несказанные слова, страсть большая, томительная и бесплодная, как и вся эта затопленная великолепной чернью и высушенная вет­ рами ночь. — Когда придет пароход?— спросила Сесиль вскользь, словно думая о чем-то другом. — Через неделю. Голос Миронова прозвучал чем-то чужим, русским и, как все рус­ ское, нечетким и вялым. И в ту же минуту Миронов почувствовал пре­ зрение к себе, к своим мягким волосам, сдержанному голосу, к своей не­ решительности, заставившей его прозевать уже один пароход, к бес­