Сибирские огни, 1925, № 2

нам, надо бы счетик пред‘явить. Выкурили мы его, все-таки!.. А кто вме­ сто него? Говорят— Егоров. Дане может быть? Такой салдафон, тупица... Хотя с ним считаться придется тоже. Ничего, справимся: сбежит, если не уберем только раньше... Дуничка лежит на койке и, полузакрыв глаза, молча смотрит на Павла: Павел поглощен ужином и своим большим делом— ест, пьет, рас­ сказывает, шутит, улыбается. —- Ты— что: уснула уже? Нехорошо гостей так встречать. — Нет, я слушаю: говори... — Я шучу, конечно: спи, спи... А коньячишка крепкий, давненько я не пробовал такого. — Сказал, что любит,— а какая его любовь? Неужели все мужчины такие?.. Нет, Елену жених по-другому любит. Жених: так, ведь, то— же­ них, а кто мне он? Сам же сказал, что— как товарища, как друга... Или потому, что не до этого ему сейчас, или они, революционеры, подполь­ щики— другой породы... Сказать ему: «меня целовали офицеры, я с ними кутила»,— что он на это скажет? Сказать?.. Нет, не стоит. Скажет: «если другого выхода не было, если ты была вынуждена в интересах нашей ра­ боты— ничего не попишешь»... А мне больно— ах, как мне больно! Если бы он знал, какой ценой приходится доставать нужные ему бумаги. Т я ­ жело мне, не могу я больше, сил нет! А другого пути нет— и не пойду уже я теперь по другой дороге: чужая она мне—другая дорога... Как горько! Говорит, что «пройдет, окрепнешь, настоящей большевичкой бу­ дешь». А разве большевички могут без любви, без ласки, без мужчины? Нет, уж лучше не думать. Пройдет... Мысли сначала летали, летели, прыгали, перескакивали и жалили; потом они потекли спокойно и медленно, в холодной ясности. Последняя боль сердца пролилась слезами, слезы унесли последнюю горячую муть де­ вических ожиданий и надежд—ей стало легче, она утешилась: какое гзрькое утешение! А Павел, не замечая, все говорил и говорил: — Говорят, приехала какая-то важная персона из штаба. Ты ничего не знаешь? Хорошо бы с ним познакомиться поближе и... понюхать, чем там у них пахнет... в верхах? Организация была бы очень благодарна, если бы ты взяла эту работу на себя: больше некому поручить... Дуня- ша, ты уже уснула. Ну, хорошо, хорошо: спи, а завтра поговорим о ра­ боте... Ну, я сыт. Теперь сутки терпеть можно. Спасибо, дорогой мой товарищ... Он подходит и садится на койку: улыбаясь, наклоняет свое раскрас­ невшееся лицо, кладет руку на голову девушки и начинает сдержанно поглаживать волосы, руки... — Уснула. Э то— хорошо. А я хотел поговорить о наших отноше­ ниях: ну, ладно— успеется. Спи, мой товарищ, милая женщина, спи... и не делай трагедии из простых и ясных вещей... Ты любишь, я об этом знаю. Это хорошо, любить надо, любовь— прекрасное человеческое чув­ ство: только не нужно истерики, мещанства не нужно. Не надо сердцу воли давать: сердце— зверушка, его надо в клетке держать... Да, о чем я хотел еще сказать? Забыл, чорт возьми! Устал я очень. В Москву мне хочется, зарядиться необходимо... Вот придут наши— тогда мы с тобой катнем вместе. Ты не была в Москве? Ну, вот— тем более. Покажу тебе весь город, Ленина увидишь и услышишь... Ленин! Если бы ты только знала, что это за человек?! Нет, невозможно рассказать!.. Давно я его не видел— года полтора уже. Да, о чем же я хотел сказать? Ну, ладно, завтра