Сибирские огни, 1925, № 2

К утру омут холодеет и сереет, река дышит туманом, ложился иней, зябко. Поодиночке, крадучись, припадая и озираясь, почти ползком уходили из бани; из черной душной ямы— в глубокий, холодеющий и сереющий омут. В Новожиловке робко и редко перекликались петухи— потом петухи смолкли: Новожиловка спала глухим и тревожным сном— ни огонька, ни звука; медленно разливался серый холодный рассвет. Павел, Матвей, Дуничка и еще один товарищ вышли вместе: все трое— Павел, Матвей и Дуничка— шли к этому товарищу провести оста­ ток ночи и подкрепиться, шли молча, понуро, гуськом; мужчины держали руки в карманах. » Товарищ, к которому шли, вдруг остановился и припал к земле, остальные— тоже: рядом, за забором, оканчивалась улочка, улочка была нежилая, по улочке шли люди. Подползли к забору, уткнулись в щели, замерли: по улочке шли солдаты, солдаты вели трех рабочих, рабочих вели на расстрел — и один из них был Новиков. ;— Ребята, надо рискнуть, — тяжело выдыхнул Павел, вынимая револьвер. — Ничего не выйдет,— холодно и безнадежно роняет Матвей.— Не­ чего и думать... Безумие... и сами можем влопаться. — Новиков— лучший работник... лучший друг. Я не могу, я... — Товарищ, не теряйте головы. -• Два, пять... восемь... тринадцать,— считает Дуничка застывающим, ломающимся шопотом. Шел холодный неверный рассвет, разливая желтоватую муть, рябь и зябь; шли серые люди неверной, падающей походкой, они проходили мимо, почти рядом, поднимая серую пыль, и пыль казалась им тяжелой и цеп­ кой. — Я не могу,— задыхаясь, скрипит Павел зубами. Матвей выбивает молча из его трясущейся руки револьвер. Солдаты проходят, уходят, уводят товарищей. За забором— дрожь, стонущие вздохи, скрип зубов, сердцебиение. Улочка оканчивалась пустырем, ямами, свалками: на свалках, в конце полуразвалившихся построек, около ям солдаты остановились, сби­ лись в кучку, кто-то что-то сказал. Рвущиеся из щелей глаза увидели: солдаты построились, троих от­ вели в сторону... трое встали... щелкнули затворы винтовок. И вот: команда, короткие молнии, треск— и высокий срывающийся крик. — Да здрааа-а! Революу-у!.. «Золотая голова». На стене дома № 1/3 появилась новая заплата синевато-серого цвета. Заплата— стариковский, грязный и обескровленный больной рот: рот разинут широко, во рту много длинных и черных застывших языков, языки истошно кричат и грозят, оглушают, притягивают... На углу Соборной площади и Московской улицы снова «сборище»; «сборище» галдит, волнуется, лезет на стену и шарит,— шарит беспокой­ ными взглядами, отыскивая чего-то в гнилом рту. Спиридоныч греется на скамеечке у ворот и, причмокивая, спокойно посасывает свою трубочку: Спиридоныч теперь спокоен, спит до-сыта, ругается и ворчит на жену редко—-теперь ему можно...