Сибирские огни, 1925, № 2

В сентябре, в конце сентября ночи— глубокие, широкие, прозрачные, к утру холодеющие омута с чистым дном, усеянным крупной сверкающей галькой и тончайшими полосками песку. Темным и холодным омутом ка­ залась ночь девушке, когда она спускалась к реке, когда сидела на бе­ регу и ждала лодки с той стороны. На той стороне— Новожиловка: придавленная ночью, затихшая, с редкими и жалкими огоньками, наводненная солдатами, охваченная стра­ хом и ожиданиями рабочая слободка. Трудно и опасно стало ходить из города в рабочую слободку днем, не легко и ночью: на каждом шагу патрули и шпики, оклики, колючие взгляды, опросы. Дуничка сидит на пустынном берегу, кругом ночь, у самых ног тихо и тревожно шепчется река—тихо и тревожно и в ее сердце. Сердце, что с ним поделаешь? Тихо и спокойно бьется оно— ведь, Павел жив, вчера она его видела, увидит и сегодня; и холодок и тревога кусают сердце —Павел в Новожиловке, в Новожиловке каждая минута и каждый шаг могут принести... «его неудача— моя неудача. Каждая неудача— новый шаг от моей любви. Горько мне»! Дуничка—-не из робкого десятка, но кругом ночь, ночь, как омут, в сердце тишина и тревога, и она—все-таки, все-же только женщина, и женщина влюбленная, полюбившая такого человека, которому не до любви, который... Вдруг река начинает тревожно бормотать, с реки доносятся краду­ щиеся всплески весел: эти новые звуки, падая в сознание девушки, пу­ тают и разрывают мягкий и нежный шелк ее дум, она вскакивает, делает несколько шагов, останавливается, прислушивается, всматривается... Показывается лодка, лодка все ближе и ближе— вот она тупо во­ ткнулась носом в песок... кто-то высокий прыгает на берег... раздается тихий посвист. Дуничка— к лодке; узнала, вскликнула: — Ты?!.. Я ждала Новикова... Какой же ты неосторожный! — Спокойнее... сюда... держись...— и сильные руки поднимают и пе­ реносят девушку в лодку; девушка не вытерпела: крепко прижала забин­ тованную голову к своей груди, в груди закипело, горячие губы, дрогнув, не удержали: — Милый... хороший... безумный... — Спокойнее... Ну, ну... Нашла время... ...Ночь— глубокий, к утру холодеющий темный омут: в этом омуте, где-то на задворках, на окрайне Новожиловки, в бане собралось девять человек; в бане— тепловатая нежилая сырость, глухой мрак, духота и острые запахи прели и гнили; в бане— тишина и мрак; в мраке— девять невидимых лиц: только удары девяти сердец, только тяжелое сопение, шорох и задерживаемое, придушенное дыхание. — Все, кажется?—это голос Павла. — Новикова нет... очевидно, попался. — Что?... Новикова? Когда его видели?... Где? В шопоте Павла— хрипы, присвисты, надлом. Дуничку начинает знобить; она вцепилась обеими руками в рукав Гурьева и, прильнув к нему, сжалась; ее дрожь передается Павлу,— Гу­ рьев осторожно отодвигается от нее и освобождает из ее цепких, сты­ нущих пальцев свою руку; снова падают в мрак и духоту тяжелые и шершавые камни его слов: