Сибирские огни, 1925, № 2

Дуничка пьет маленькими глотками и морщится: кровь начинает звенеть в ушах, голову окутывает теплый и легкий туман, а в глазах— радужные играющие пятна, ее зябнущее тело заливает теплота, ее охва­ тывает блаженная истома; последние протестующие голоса замолкают... На эстраду выходит маленькая и хрупкая фарфоровая куколка в го­ лубом домино; в кафэ наступает затишье, куколка начинает пищать, под­ прыгивать и кривляться. Погасающее сознание Дунички улавливает один из куплетов незна­ комой песни: — Больницей правит старший дворник. Директор банка—мародер! А на печать надел намордник Свирепый цензор-зубодер... Раздаются аплодисменты; аплодисменты врываются в мозг Дунички грохочущим экспрессом, экспресс разрывает густую пелену теплого и душного тумана; туман исчезает— и в обнаженном мозгу вдруг сверкнули нестерпимо и больно ледяные иглы: — Где я? Как попала сюда? Что же это такое? Ах, какой позор— в этот день! Бежать, бежать, бежать! ...Новожиловка... Павел... Надежда и боль... — Дуничка, Дуничка! — Что с вами? — Я... мне... Не могу, не могу!.. Голова... дурно.. Она срывается с места и рвется к выходу, за столиком замешатель­ ство, за соседними столиками— любопытство, изумление, смешки. В этот момент со звоном открывается дверь кафэ, в дверях появ­ ляется полковник Егоров; полковник подходит к эстраде, делает знак му­ зыкантам и громко, холодно, отчетливо бросает: — Смиррнаа! Ааспада офицеры! По приказу его превосходительства... предлагаю немедленно вернуться к своим частям и ждать дальнейших приказаний... — Что такое? — Причина? — Что случилось? — Зачем? •Несколько секунд в кафэ— тишина, недоумение, испуг; потом— шо- пот, вопросы, шум отодвигаемых стульев, суета: офицеры торопливо ухо­ дят, остальная публика— к окнам, на улицу... Давка, вопросы, страх. Дуничка, расталкивая, продирается к выходу; в толкотне, в дыму, в шуме кто-то кладет на ее плечи тяжелую руку; Дуничка, не оглядываясь, рвется вперед; рука делается нервной и властной, Дуничка раздраженно повертывает голову и... с криком падает на грудь высокого человека в офицерской шинели. — Павел! Высокий офицер наклоняет забинтованную свою голову к самому лицу девушки, что-то шепчет ей твердо и властно— и торопливо отходит от нее, выходит на улицу, исчезает. Новожиловка, надежда и боль!.. Вчера забастовали рабочие депо и мельниц, вчера было расстреляно еще несколько человек,— и вчера же, почти в ту самую минуту, когда перестали дымиться трубы, в пятнадцати верстах от города, в другой Но­ вожиловке, в селе было подавлено крестьянское восстание,-