Сибирские огни, 1925, № 2
давали свозить и тот жалкий хлеб, что уродился. Землю без задатка под озимя не давали. Приезжали становые- пристава и для вида, поспорив предварительно с земскими начальниками неподатными инспекторами, гнали подать вместе с урядниками и старшинами. Крестьянству предстояло вновь пережить все ужасы голодных годов, после которых они еще не успели оправиться, выпродать всю скотину, одежду, заложить наделы, без плана и разрешения «удариться» на но вые земли... Земство собирало сведения о недороде. Пока оно собирало— на крестьянское имущество уже назначены были во многих местах торги. В двух соседних с Волжанским уездах вспыхнула эпидемия пожаров и разгрома имений. «Чай, весь мир-то не засудят». Но уже были набиты уездные тюрьмы, как ульи. В кандалах привезли в губернский город Ла- риона. Под его ближайшим влиянием разбили амбары у Катчихи, увезли хлеб, разнесли по бревнышку. Дом близко стоял к селу— не зажгли; ба рыню раздели до-нага, вымазали ей зад дегтем и пустили на все четыре стороны. В Ерзовке, большом селе, где жил старый Григорий, похоронивший сына и бедствовавший со снохой и внуками, уродилось только просо. Рожь, пшеница, овсы, почти вся огородина пропали. Мужики каждый день собирались у пожарного сарая и говорили все одно и то же: о том, что заплатили арендные деньги за землю помещику Курбатову, что этот по следний подал в суд, требуя уплаты второй половины аренды, что зиму никак не прожить, не прокормить скотину, не прокормиться самим. Очевидцы, родня и знакомые очевидцев рассказывали, что в Але ксандровском и Глинщевском уездах не осталось целой ни одной усадьбы. По вечерам собирались в избах. Женщины долго застаивались у колодцев, в свободный прёд'обеденный час. забегали ненадолго друг к другу, шушу кались. Как ветром, наносило легенды. Постепенно, но властно, одна и та же мысль овладевала всеми умами. Село похоже было на огромный горю чий костер. Не хватало только зажженой спички, случайно залетевшей искры. И вдруг, с быстротой неожиданного водополья, по селу разлился слух: появился младший барчук Володя Курбатов, тот, что сослан был в каторгу. Сидит в избе у Ваньки Мотылева, с которым водился еще маль чишкой, велит ехать, увозить хлеб из Отрадного. Вихрем погнало мужи ков в избу Мотылева. Первыми пришли почти все выборные десягидвор- ники. Уж и им было тесно, но народ все набирался и набирался. В избе скоро стало невозможно дышать; открыли дверь в сенцы, полные народа, на двор, где тоже толпились люди. Ворота заперли на запор, но парни сигали задами через крышу амбарушки. В избе оказалось и несколько женщин. За столом, в красном углу, сидел высокий мужик с курчавой бородой, лысоватый со лба, с пышными седеющими волосами. Пахло распаренной овчиной, махоркой, сапогами. Пар стоял туманом. Охватывало странное очарование, сковывающее члены. Лампочка, поста вленная на окно, то вспыхивала, то мигала, как будто погасая, и огонь ее во мгле расплывался ярко-красным кругом, Курбатов, странно слившийся со своей тенью, ходившей по потолку, казался огромным, необыкновенным. Десятки глаз, устремленных на него, впитывали в себя навсегда малейшее его движение. Он чувствовал, как расширяется его грудь, как легко ему там, где как будто бы и дышать нечем, как дрожит в его груди и во всем теле яркая пронизывающая готовность к действию... И у всех, кто слушал его, было чувство обжи гающего холодка, от которого в '?fcapy дрожала челюсть и стучали зубы;
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2