Сибирские огни, 1925, № 2

10. Ребята, не заходя в улицу, остановились, посовещались меж собой и сказали Никше: — Иди-ка ты, дядя, от нас!.. Да лучше всего схоронись где-нибудь. Неровен час, вернутся белые, нагрянут в Никольщину и спустят с тебя шкуру, да не одну. Удивился Никша: — Пошто же это хорониться?..— Но ребята засмеяли его, стыдно ему стало, он и ушел от них. А они забрали солдата пленного, повернули к поскотине и пошли какой-то своей дорогою. Подумал Никша: когда еще белые вернутся, можно успеть дома по­ бывать, у соседей потолкаться,—может, и самогонкой где угостят. Побывал Никша у себя: неприглядно, пусто у него в избе. Кто-то с поветей жерди утащил, четыре жердины хорошие. Ругнулся Никша, разволновался. Обошел соседей, рассказал бабам про мытарства свои. Всюду застал беспокойство, тревогу; везде не до Никши. Горько ему стало— пошел он, как к последнему пристанищу, к Макарихе. У Макарихи изба на самом краю деревни, так же, как у Никши. Макариха тоже, как и Никша, бобылкой жила. И, как и он же, лека- рила, только по бабьей части. Поэтому, может быть, и дружба была промеж них стариковская. Дружба, над которой в деревне посмеивались изгально: — Вот бы эту пару под венец!.. Наплодили бы они вшей!.. Застал Никша Макариху за суетней какой-то бабьей. Взглянула старуха на него, удивилась: — Чего это ты, Ни-кон Палыч, ни тверез, ни пьян? Откуда? Сморщился Никша, разжалобился. К другу своему, можно сказать, единственному пришел, да и тут смешки да хаханьки. г— Ты бы, Савельевна, с мое перетерпела, так тоже и протрезви- лась-бы и опьянела! Да... Чем десны мыть, ты бы угостила. Я с зорьки ни пимши, ни емши. А ту т еще мытарств сколько.... Добыла Макариха картошек, хлеба нарушила, насыпала соли горку на стол: — Кушай... — Эх, кабы чего-нибудь горяченького! А ?— заюлил Никша. — Нету, Никон... Утресь у Парамоновских остатки допили. Ишь, кумуха какая доспела— боятся все начальства военного... Как Пьянову пожгли, ну и наши трусят. — Жалко,— вздохнул Никша. Круто соля хлеб с картошкой, Никша рассказал про свои лесные встречи. И как поведал он про то, что рассказал белым о партизанах, хлопнула Макариха себя по бедрам, закачала головой, застыдила: — Ах ты, неиздашный какой!.. Что же ты это наделал?! Теперь окружат их, бедненьких, ироды, перестреляют!.. Дурак ты, совсем дурак!.. — Да это не я... оправдывался Никша.— Это самогон во мне дей­ ствовал... — Самого-он!— передразнила Макариха.— Ну, а потом што?.. Рассказал Никша, что было потом. — Вот теперь ребята наказали,— кончил он,— чтоб, значит, убираться мне, схорониться мне...