Сибирские огни, 1925, № 2

— Только ко свету вернется... Хорошо, хоть не дерется! Опостылел прежде пьяный, А теперь так стал желанный. Ведь в плечах косая сажень. Кабы только рожа глаже, Смоет сажу,—точно глаз В решете большом увяз. Невдомек, что дверь без крюка, Пантелевна—шасть без стука. ■— «Что ты, девка, очумела?!» — «А тебе какое дело?» «Не жена, так кто научит?» Помусолит, да посучит, Руки сложит на груди. — «За своим пойди гляди!» VI — «Петр, ну как?» — Да, как... Никак... Расхватали по карманам. Да бараны! Кто прочтет, а кто и бросит, Ну, а кто к начальству сносит». «Что-ж, и это не в просчет, И начальство пусть прочтет. Больно палку перегнули. Слышь, жужжат, равно как в улье». Там и здесь сквозь валкий грохот Оборвется жаркий лохмот. — "Им бы только чем донять. Ведь чему стрястись, то кроме, Что забыл один раз номер. Разочту, грит, вдругорядь. Будь ты проклят, чортов идол!» — «Седни што-ль впервой увидел?» Чешуя с металла спала, Грузно глыбу зашатало. • — «Что, как рыба, Онемел? Побелел, гляди, как мел?» — «Эх да, Настя Все, вишь, жалилась; чуть близко Где захватит ейный мастер, Так сейчас за груди тискать. Как бурак, нальется вся, А осмелиться,—нельзя. Не уйдешь, грит, хошь, аль нет-ли, Ну, вечор и сняли с петли». Поднялась и опустилась И с раската Вагонетка покатилась... А ребята, значит, в смех! Тот и выгляни на грех. Баба вовсе посинела,— Прямо скинула, где села. — Господин, мол, анжинер, Вышел вот какой манер. Ну, а ен как раскричится: . — Дома места нет щениться?» — «Ясно, иха—так в пуху, А как наша, так в цеху. Сука мечет чать в конуре, Видно, в нашей хуже шкуре!» Шутка-ль клещами ворочать Пятьдесят пудов и боле,— В клочья хочет поневоле Треснуть вспаренная кожа. На печном каленом ложе Из тяжелой, темной, мрачной Стала легкой и прозрачной, Кверху перышком взвилась... Поплыла... Оборвалась!.. Из-под сплющившейся массы Понесло горелым мясом, И потек тяжелый чад. Обступили и молчат. До утра, кажись, глядели-б На бесформенное тело. Не заносится рука Дотронуться до куска. Лопнул глаз, И нос обуглен, Сам, как есть, испекся в уголь. Карпыч рот разжал едва. — «Отошел. Эх, эх, Иван! Двадцать лет стоял бок-о-бок, Сдохнуть вместе бы обоим». Шлюз прорвался. Воздух гулко заметался, Не оставил уголка, Поднялся до потолка, Отразился грозным эхом И пошел гулять по цеху От одних к другим стенам Вплоть до самого стана... Бросив лист железа ковкий, Что есть мочи от кронштейнов, Побежали к пудлинговке.— .— «Упокойник-то семейный!» — «Дети по-миру пойдут!» — «А жене бы нужно в суд!» — «Стекол взденут пары по три, А пройдут, как и не смотрят, Что проела цепи ржа,— Эту тягу где сдержать!» — «Им то что! Завод не станет, Завтра нового поставят. Будут жать последний сок, А как выжмут,—за порог»... — «Больно хитры! Коль дилехтор, Только дел,—катай на паре, Шгшрт хлещи, да жри конфекты, А как ты,—кряхти в угаре, Да мори детей и жен...» — «Верно пишут: не должен!»