Сибирские огни, 1925, № 2

Пятый год. (Из романа «У корня»). 0. Рунова. Среди обывателей, жестокого кулачества, беспросветного мещанства, торжествующего купечества, опошлившегося чиновничества, среди рабо- чих, большею частью не потерявших связи или с крестьянством или, как мелкие домовладельцы, с мещанами, среди забитого, темного, низведенного в своих потребностях до степени вьючного животного, крестьянства— смутно почувствовалось сильное дыхание нового. Доходили отрывочные сведения, волнующие слова, догадки, уже складывались легенды. Учителя (хоть и слабо), агрономы, доктора, адвокаты оживились. Зашевелились зем- ства, в оборонительное положение заранее становились крупные помещики. Как будто бы откуда-то из-за гор и лесов, песков и болот, из-за рек и садов, из блестящего таинственного Петербурга, из шумной, пестрой, жаркой Одессы, из широкого Нижнего шли наряженные волны, полные захватывающего простора, тревоги, под'ема борьбы, радужных ожиданий. Одни ждали от них счастья, каких-то волшебных перемен, похожих на ворвавшийся в подземелье свежий, порывистый ветер. Другие—огромное большинство—ощущали беспокойство, страх, не ясно определенный, но ясно ощутимый страх за привычный уклад, з а—х о ть и не очень-то бла- гополучно, но все-же наладившуюся жизнь; третьи с злобным наслажде- нием погружались в омут грязных клевет и злобных застращиваний. Среди интеллигенции, в особенности в тесной компании, все чаще и чаще звучало слово «конституция». Никифор Криволапое, слывший среди волжанских купцов «головой», ухитрившийся приехать в отпуск в середине лета, громко говорил в лет- нем клубе. — Мы хозяева-то разве плохие? Из наших утроб все средства вы- тягивают, а слова ты сказать не смей. Кто сидит наверху? Чиновники, буквоеды. О настоящей-то жизни и понятия не имеют... А мы—плати. Налоги, пошлины, вывоз, привоз из-заграницы, порта, новые железнодо- рожные линии—все это без нашего участия оборудывается. И чорт знает как! Мы только денежки плати. Слова его сделались всем известны, разрастались, об'яснялись. Публи- ка восторгалась. — А, главное, так прямо, Ничего не боясь!