Сибирские огни, 1925, № 2
это особенно тревожило баб. Я их уговорила угомониться, отступить и наклонилась к Хазовоковой бабе. Распахнутая ягушка обнажила смуглое тело самоедки, и я принялась за осторожный массаж. Ребро не было вы вихнуто и даже ушиб не был силен— толстая ягушка спасла. Баба, видимо, .Для важности происшествия, орала. Сейчас под массажем она совсем стихла. Стихли и бабы: им казалось чем-то сверхестественным мое лечение. Я тоже стихла, но под другим ошеломляющим впечатлением: вазелин на моих ру ках становился все темнее и темнее, а натираемая часть тела самоедки блистала изумительной белизной. Сколько же накопляется грязи на чело веческом теле, если никогда его не мыть! Сознаюсь, мне сделалось тошно. После моего сеанса баба сказала, что ее почти вылечила русская, и я толь ко два дня ее массировала. Но жила она в чуме у Мунзи недели две, тут же жил и ее прежний муж. Через две недели был снова сход, и Маку за увоз бабы присудили на 4 месяца быть работником при хлебопекарне. Вскоре возле избы вырос прекрасный чум, крытый белой нюгой, и в нем поселился Маку со своей первой и единственной женой. Маку иногда заходит и расска зывает мне самоедские сказки. Но он их рассказывает очень надуманно, только чтоб получить табачек, и я его считаю плохим сказочником. ДВЕ ВЕРСТЫ ДО АДА. Пришел Тупов с зятем. «Мишке» Тупову 60 лет, и из них 35 он жи вет на Тазу. Все собирается уехать— до сих пор в окнах одинарные рамы и нет крыши над избой— временно живет. Успел дочь родить и замуж выдать и все верит, что «постоянное жительство»— Сургут, и крышу ставить не стоит. Принес двух маленьких лобарей*)на айбат**), пообедал с ними, нзпил- ся чаю и пригласил к себе на именины. 8-ое ноября— Михайлов день. За 100 верст вокруг все приезжают. Даже самоеды «Мишку» поздравить едут. — Могу и оленей прислать,— говорит старик. Но от оленей отказываюсь— всего полторы версты до Туповской зи мовки от нас. Ленька, мой ученик, полурусский-полуостячек, вводит меня в курс: — Вы уж завтра обеда не стряпайте. Сколько русских есть на Тазу***) и и на Пуру***), никто в Михайлов день ничего не варит. А то сытым на име нины притти худо. Ох, хорошо русские на именинах кормят: сначала пода дут два холодных из оленьих языков да из осетра, потом пироги нельмовые, нельму то одну на одну три штуки кладут, и жиру!.. Потом котлеты оленьи, £а жареной оленины, да морошку моченую, да чай с морошковым пирогом. Я уже знаю, что здесь Рождество и Пасха так не чтятся, как имени ны. «То Христос, а то я, я то поближе». Выхожу утром на семичасовой отсчет к будке, а Ленька босой, заспан ный, в кумыше прямо на рубашенку уже тоже выскочил в дверь. — Глядите, у туповских уже печку затопили, стряпать начали! В утренней синеве четки тундреные холмы, и ясно видна туповская из бушка над Тазом. Прозрачный розоватый дымок вьется в непросветлевшее еще над ней небо. Я все-таки ставлю обед, и Ленька очень возмущен: вся зимовка сегод ня не топит печей— обойдется днем и мерзлой,— вечером наедятся. *) Лобари—маленькие осетрики. **) Айбат—еда свежей сырой рыбы. ***) и ***) Таз и Пур—реки, впадающие в Тазовскую губу.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2