Сибирские огни, 1925, № 2

Люди в кругу забыли о сбитой ими куче животных и яро следили за соревнованием в ловкости и беге между детьми тундры: оленями и самоедами. Крики одобрения сменялись насмешкой. Дело превратилось в спорт, в воль­ ный спорт тундры. Быстрый бег людей и животных, ловкость тех и других, изумительная ясность воздуха, яркость солнца, неба, снега, лиц. Но чело­ век победил. И долго уже потом, сидя на нарте, я испытывала странное и глупое чувство, словно я кого-то лишила свободы. С Х О Д . Суетливый сегодня будет день. Ьедавно и солнце поднялось, а уже тянутся нарты через Таз. Сегодня сход на зимовке. Я встала, затопила печь и поставила греться! два ведерных чайника. Принесла несколько мерзлых хлебов из кладовки и поставила таять. Убрала все бумаги и более хрупкие инструменты: приготовилась к бесцеремонным гостям. Будут приходить пить чай знакомые и знакомые знакомых и совсем незнакомые. Чтобы стать «юро», другом, «надо всех напоить чаем, накормить мерзлой*), хлебом. Первым пришел Катырка с Дмитрием. Катырка— татарин из Тоболь­ ска: сиротой-мальчишкой взял в работники промышленник и привез в Таз. Катырка говорит с невозможным акцентом, татарско-самоедско-русское влияние. НО' женитьба на самоедке взяла свое, и скоро самому-то Катырке будет трудно отличить себя от самоеда. Дмитрий тоже не чистый самоед по крови. Его мать, самоедка, вышла за русского рабочего, но он вскоре умер, а она вышла замуж за самоеда, и русского у Дмитрия осталось только имя. Катырка подмигивает на Дмитрия и хохочет. — Боится Митька, шибко боится, что скажут? Отдавай девку отцу обратно, скажут, а? Дмитрий неловко улыбается. Он высок, строен, р . новой малице, подпоясанной щегольским тунгусским поясом (оленя за пояс давал— весь в бисере), к поясу привешен нож. Ручка и ножны художественно сделаны из мамонтовой кости. — Что, Дмитрий, отдавать бабу придется!? Митька насупился: — Нет, девку не отдам, она сама не пойдет домой, . и я не пущу. Взял— так моя. Три месяца назад Митька украл девку у Вэнго Ядни, трех оленей про­ сил за девку отец, двух песцов, одну россомаху. А Митька— безоленный и рыбак. Сговорился с девкой, вышла за чум по бабьему делу, а он ее в нар­ ту, да и увез. Вэнга приезжал, требовал. Ни калыма не отдал Дмитрий, ни девки не вернул. Сегодня сход судить будет. — А баба-то с тобой? — Внизу у Мунзи в чуму сидит. В другой раз к тебе придет. Сегодня не надо:, чтобы отец видал, пусть на суде разговаривает. — Луци пууча, дорова теня**)?— слышу сзади себя.— Маленький с бо­ родкой самоед. Смеюсь— «Теня, теня***)» и протягиваю руку. Он трясет мою руку и сопровождает это рядом соответствующих комплиментов: — Не-юро, соворка луци пуучи— дорова теня****).— Увидел Дмитрия, лицо злое стало. *) Мерзлая-наструганная сырая замороженная рыба—основная пища самоедов зимой. **) Русская старуха, здорово есть (руку подашь?). ***\ е СТЬ; есть. ****) Женщина друг, хорошая русская старуха, здороваешься.