Сибирские огни, 1925, № 2

И я видела, когда стояла в засаде, новые оконные рамы, прислоненные к дряхлой стене часовни. На дорогие остяцкие деньги кому пришла охота губить слюденые окош­ ки старинного здания, последнего памятника погибшей в 17-м столетии Ма'нгазеи... «Зоя» собирается отчаливать, и мне досадно, что не хотят дать воз­ можности пройти к берегу притока, где, быть может, тоже что-нибудь еще осталось от Мангазеи. Но я уже на борту. Катер движется к последней нашей остановке, Сидоровской пристани. Живописнее Мангазейского берега нет на Тазу места. Б У Р А Н . Вот уже несколько дней, как замело все окна, да если бы и не заме­ ло, все-равно ничего не было бы видно: по тундре гуляет декабрьский буран. Беспросветная белая мгла окутала долину Таза, берег, тундру. Наш крошеч­ ный домик забыл, что он находится на земле— он где то в снежном про­ странстве. Особенно трудно делать метеорологические наблюдения. Будка на холме. Расстояние 70 сажен. Трудно* дойти. Еще труднее держаться на сту­ пеньках будки. И еще труднее сберечь огонь фонарика от затухания. А фо­ нарик нужен в семь час. утра и в девять час. вечера, и не всегда даже в час. дня без него различишь показания инструментов. Маленький человек, тщедушный огонек, игрушечные инструменты. Грохочущая бураном тундра оторвала его от всего живого. Когда в декабрь­ ские дни делаю часовое наблюдение, уже опаздываю малиновую полоску на южной стороне неба и из-за нее, если не очень силен буран, поднимаюсь четвертый раз в сутки на холм в 12 ч. дня Если ее вижу— верю, что только здесь буран и мгла. Что там и до сих пор и солнце, и люди, и земля. Когда не вижу (опоздаю, или мешает пурга)— не могу верить. Самое плохое это то, что уже одиннадцать дней не приезжал ни один самоед. Часто в шуме бурана слышатся голоса, и тогда ждешь, приятно, что вот сейчас подойдут. Будут долго обивать снег с одежды. Сбросят сокуй*) и, лукаво щуря на меня и свет глаза, войдут в избу. Будем пить чай, болтать и много смеяться, видя знакомые лица в Нансеновских фотографиях «В стра­ не будущего». Книгу растрепали страшно. Первым приехал Хынка Ламбай. Здорово отметил мороз его молодое, скуластое лицо: вместо щек, сплошные коросты. Ничего: раза три за зиму огт^ороз'иТ1до язв лицо, и потом все заживает бесследно. Обрадовалась я Хынке. Кто бы ни приехал— обрадовалась. А Хынка— сказочник. Мы ели мерзлую, пили чай. Угощали Хынку сыром— не понравился. Потом Хын­ ка долго курил, несколько раз выходил к оленям и уже поздно ночью при­ нялся за свои повествования. Этой ночью Хынка рассказал мне, как в этот буран высиживала самоедка в снегу с детишками. Решила поехать к отцу в чум погостить. С мужем старшая жена осталась, а татта (вторая жена) запрягла одного оленя в нарту (бедные),укутала ребятишек, усадила в нар­ ту, сама рядом с оленем пошла. 20 верст до чума. Часа четыре протащится. А в дороге буран хватил. Сильней и сильней. Так закружило, что олень стал. Села татта к ребятишкам. Грудного на руки взяла, в ягушку закутала. *) Сокуй—одежда мехом вверх. ,Оиб. Огни“ . N6 2 . 1925 г.