Сибирские огни, 1925, № 2

ное утро мы подошли к станку Хоровой-Нуй. Здесь меня пригласил в свой чум брат Михаила Андреева, Николай. В противовес своему брату, семья у него цельно остяцкая. В чуме по одну сторону живет его семья, по другую— другая, мно'гочисленная— человек шесть ребятишек. Николай говорит, хоть плохо, по-русски, но его жена и дочь и говорят и понимают только по- остяцки. Живая старушка все время сосала длинную трубку и то и дело бро­ салась меня обнимать. — Она думала, у русских женщин нет,—смеется Николай. Вас пер­ вую видит. Дочь стройная, высокая, ей больше 30 лет, она девушка. Первый слу­ чай безбрачия встречаю в этой стороне, где женщина так сильно ценится. На половине Николая лежит больной. Высокий, до бела бледный юноша. Приемыш, он поправляется от тяжелой болезни, по рассказу предполагаю,— от воспаления легких. Три месяца болен. Да, трудно в чуму поправиться от про­ студы. Я дала для него сахара и лекарства. Здесь меня прямо закормили. Великолепные сырые, только что пой­ манные максуны, уха из карасей (здесь близко озера) и даже пирожки с морошкой, правда, на рыбьем жире. Женщины с удовольствием показывают мне свои рукоделия и обиходные вещи; к сожалению, я не понимаю их сло­ воохотливую речь. Никогда после я не встречала такого исключительного добродушия и теплоты, как в этом чуму. И как раз здесь пришлось пробыть долго. Разыгралась непогода и приостановила выгрузку. Почти невозможно были выйти из чума. Холодный ветер валил с ног и засыпал дождем, снегом, крупой и снова дождем. Только пред самым отходом катера, перецеловав­ шись с родственницами Николая, я пошла на катер. Немного погодя, в каюк прибежали обе бабы и набросали в мой угол морошки и паземов. Сумею ли я так их принять на зимовке? Вот Николай в чуме жаловался мне на русских. Я обратила внима ие, что у этого остяка нет нисколько подобострастия к русским, что так многим внушали здесь русские. А Николай критикует русских и очень на них в обиде. — Сама посуди,— говорит он мне. — Целый год собирался я на вашу зимовку в Хальмерседе, как в большое место собирался. Наконец, собрались: он, брат Михаил и другие почтенные остяки, и что-же? На зимовке их выгнали: -— В том доме мешаем, в этом доме мешаем. У нас чумы меньше русских домов, а когда нам гости мешали?.. Послали по грязи за 1 г/> версты на бывшую Плотниковскую зимовку но­ чевать, а там выбиты все окна и двери, а на полу слякоть в пол-аршина. Остяк тоже человек, грязи не любит. Много он перетерпел и услышал в те дни, что «гостил» на русской зимовке: «инородцы— грязные и вонючие собаки»,— вот, что слышал о-' на нашей зимовке. Угрюмо слушала я правду о Тазовских русских. — А в прошлом году приезжал фельдшер уз Туруханска и так его во всех чумах приняли, как могли, и он все хвалил инородцев. — Дикие,— говорит,— люди, в такой неприветливой стране, а гак госте­ приимны. А через некоторое время собралось в Туруханск несколько остяков и. ясное дело, решили пойти к «другу» отгостить. Он их и на порог не пустит — Очень им обидно стало,— говорит Николай. Первый за поездку хороший день. Сол-це играет на багрянце леса: мы, наконец, подошли к «горе». Высокий правый берег, весь в золотых березах