Сибирские огни, 1925, № 2
лодку, уже возвращающуюся, мы встретили, под’езжая к «Ярейко». В ней сидели два самоеда, старуха и двое ребят 4-х и 7-ми лет. Беглеца не нашли. — Наверное, пропал. Уже давно должен был пройти мимо чума. Н ripoxt дить чума не мог. Значит, плохой дорогой пошел. Зря ушел. Пропал!— тихо переговаривались самоеды в обеих лодках. Даль задернулась сумерками и только чуть намечалась за бесконеч ной зеленой ровью островов и заливного луга «гора», почти недосягаемая отсюда летом. Бесконечная тундра, с моховыми покровами, с большими оленьими стадами, с вольными переходами, легкой богатой жизнью. Дошел ли человек? Я р е й к о . Полная луна сияла на небе, когда мы подошли к Ярейко. По обе сто роны протоки стояли чумы. Вода блестела, как зеркало, в сумерках и чер ными тяжелыми силуэтами виднелись чумы. На берегу увидали лодку. В чумах приоткрылись входные отверстия, загорелись огни. Лай собак, шум детей, громкие переговоры. Всего 9 чумов. Все крыты по-летнему брезен том. Ну, смотреть завтра. Сегодня отдыхать. Катыркин чум побольше. Итти нужно к нему. Обидится, да и боюсь «без языка» остаться. Посредине чума земля покрыта досками, а к краям оленьими шку рами. Кое-где спускаются полога из пестрого ситца— это защита от кома ров во время сна. Под средним чумовым отверстием к жердям привязан крючек над костром. На нем уже кипит чайник. Очень приятно с дороги сесть возле этого костра. Две женщины хлопотливо ставят по обе стороны костра два низеньких столика (всего четверть аршина высоты от пола), чистые расписные чашки. Принесли два свежих сырых максуна. Я предло жила луку и перцу своему земляку, но Катырка говорит, что отвык. — Вот суп с перцем и белыми сухарями люблю, лучше ничего бы не может. Сыр ел с удовольствием и рассказывал, что самоеды страшно любят коровье масло, даже мыло некоторые ели, находя, что оно походит на масло. По дороге мне Катырка говорил, что собирается жениться на са моедке, только придется украсть бабу, так как калыма ему платить не чем. И сейчас я с большим недоумением вижу, что молоденькая миловид ная самоедка подает Катырке ягушку” ) и ложится с ним по другую сторону чума от старого Николая с женой. Костер давно погас. Самоеды спят. Гашу свой огарок и укладываюсь. Сначала мне казалось очень холодно, но под тулупом и ягушкой я согрелась и с удовольствием дышала ночным осенним воздухом, беспрепятственно попадавшим через верхнее отверстие. Я долго смотрела на далекие звезды и думала: на сколько веков назад я перенеслась. Странно спать в первый раз в чуму. Встала в семь часов утра и вышла сделать метеорологические наблю дения. Выпал первый иней. Раненько. Но день обещал быть чудесным. Я умылась в реке. Солнце поднялось на совершенно чистом небе. В тальнике щебетало мелкое птичье. Из нашего чума уже шел дымок. Там жена Ни колая кипятила чайник, а Катыркина баба сидела и расчесывала волосы— редкое для самоедки занятие. Потом она и умылась, совсем по-русски, только вытерлась древесными стружками. Меня угощали чаем с морошкой Ягушка—женская меховая шуба. Мужчинами одевается на ночь.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2