Сибирские огни, 1925, № 2

С утра было пасмурно, но барометр не обманул. Пока самоеды, сидя на гюлу вокруг ящика, лакомились чаем и табаком, совершенно прояснело. Я собрала все необходимое и быстро спустилась к лодке. Большая,, шестивесельная лодка полна «амгарами»: мука, хлеб, мережа, веревки и сброшенные кумыши*). Тепло, солнечно. Но Катырка говорит: — Одевай и пимы и кумыш, на ходу холодно, не лето. Да, здесь конец августа— поздняя осень. И я поспешно закутываюсь. Сильно боюсь за непригодность тщательно переписанного мною рус- ско самоедского словаря Дунина-Горкавича и решаю время от времени его проверять— положила книжку на колени. Мы едем протоками между островов дельты Таза; выедем в губу и направимся в восточную часть ее. Четыре самоеда сидят на веслах. Они в одних только летних кумышах, одетых на голое тело. Капюшоны спу­ щены, и черные, прямые волосы треплет свежий ветер. Гребут медленно. Часто закуривают. И лица, после каждой затяжки, выражают полный воете рг. — Сколько времени ждали табаку,— рассказывает Катырка,— может, не поверите— искурили табак, начали чашки, в которых приготовляли его, рубить да курить, а потом и за кули рогожные из-под табаку принялись. Здесь без табаку хоть помирай. А пароход поздно пришел, думали— совсем не будет, думали— без хлеба, без табаку подыхать придется. Этим чертям хлеVi не надо,— показывает он на самоедов,— им бы табак был только. Lih Скс к табаку приучены. Все острова будто заросли травой и тальником, часто попадаются целые табуны уток, гусей, гагар и чаек. Птица так-же близка к человеку, как и неживая природа. Мы шли очень близко возле одного острова. На берегу ястреб клевал тут же пойманную им чайку. Он ке бросил своей до­ бычи и я впервые видела близко работу хищника. Через три часа мы подошли к острову «Найд». По рассказам самоедов, здесь весной добывают очень крупных осетров. Самоеды, сидя в лодке, ели хлеб, взятый ими на зимовке, а мы со спутником засняли бусолью остров. Наша работа очень интересовала самоедов, а когда увидели бинокль, не выдержали,— побросали еду и вылезли на берег. Нужно было видеть их от­ ношение к биноклю, когда они поняли его значение. Один из них сказал: — Я ездил на туоно (туоно— огненная лодка— пароход) и там видел такую же трубу, но мне не дали русские даже подержать ее. Невдалеке от нашей остановки за островами и протокой увидели мы четыре чума. Катырка нам рассказал, что отсюда ушел человек и потерялся. Приходили на-днях оленные самоеды с «горы»**) и двое рабочих, родствен­ ники оленьщиков, с увлечением вспомнили с ними вольную «тундряную жизнь». Один из них «слабее умом», как говорит Катырка, после от’езда тундревных самоедов, не выдержал и ушел за ними. Первый забеспокоился Катырка: места худые, много озер, болот, трясины кругом. Легко пропасть. Можно заблудиться, потонуть. Топко. Как пройдет? А он, Катырка, должен отвечать: его рабочий нарушил до­ говор. А если умрет? Пропал человек— с него спросят. Забеспокоились и самоеды, хотя у них закона нет за человека отвечать; послали лодку в первый чум, что на дороге, к «горе» (к материковому берегу) стоит. Эту *) Кумыш—меховая одежда мехом наружу. **) Высокий материковый берег «гора».