Сибирские огни, 1925, № 2

Голодных и нищих он в битву толкнул К свободе чрез диктатуру... Как Этна, тогда пролетарий вздохнул И.силы взял мчавшейся бури»... Как будто эти мысли исходят от истинного марксиста. На самом же ..селе здесь, под оболочкой слов из марксистского! лексикона, скрывается да­ леко ке марксистская идеология. Эти мысли можно найти у бунтаря-баку- ниста или якобинца, но не у марксиста, признающего и исповедывающего основой общественного развития рост производственно-экономических сил и отвергающего понимание общественной динамики по воле умов, хотя бы и «колоссальных». В этом невольном уклоне сказалась бессознательная для самого автора стихия, окружавшая его, и отсутствие у него ясного чисто­ пролетарского мироощущения. Недаром же он проникнут безграничной любовью к фигуре Степана Разина. Им неоднократно переделывались на­ родные песни про Разина, при чем, хотя и симпатичная фигура последнего, причесывалась под гребенку современного революционера. В одном месте Рагозин говорит про себя: «Ведь там ') я рос. Я там любил Про Разина рассказы слушать... И на утесе его был, И прилагал к нему я уши... И этот Стенька во мне жил» . И в стихотворении «Стенька Разин наших дней», переделанном из общеизвестной народной песни, он выводит ввиде современного Разина... Ильича. «Впереди товарищ Ленин Знамя Красное поднял; Хор певцов международных Пел «Интернационал». Правда, этот «Разин» плывет на челнах не по Волге, а по Неве, сотоварищами его являются не Фролки, а Троцкий, с международными бойцами, на ковре у ног не сидит полоненная княжна, и в волны он бросает не эту «красавицу-княжну», а капитал: «... В свои воды голубые На, ты, деспота возьми!» И всесильною рукою Поднимает капитал, Через борт челна бросает В набежавший невский вал». Но до того разудалый мотив и самый колорит этой песни связаны с именем вожака волжско-донской голытьбы X V I века, что при чтении Рагозинского стихотворения остается восприятие, аналогичное тому, когда читаешь у Ал. Толстого, как Поток-богатырь присутствует на нелегальной сходке семидесятников. Вообще у Рагозина нет оригинального, четкого изображения рево­ люции. как фактора освобождения труда. Образ прикованного к майскому утесу мужика— Прометея, и рвущего, наконец, держащие его цепи, образ женщины-свободы, которую освобождает из тюрьмы— утопии. Тот-же Сте­ пан Разин «В новой форме бытия», т. е. пролетария,— все это старые образы. *) На Волге.