Сибирские огни, 1925, № 2
и наказав «в случае чего--под‘езжайте прямо к лавкам», бежали с кну тами мужики. Один веселый, чернобородый отчаянно стучал в калитку к знакомому мяснику и кричал: — Сигов, ой, Сигов, дай ты мне гужевой кнут! Дай, пугну! Ишь за перся! Подлюга! Высокий, молодой парень с пивного завода летел в толпу с протя нутыми руками. — Эй, берегись!— радостно выкрикивал он.— Подшибу: душа вон. Берегись! В голове демонстрации завязалась недолгая, зверская'борьба. Подбе гали городовые. Луцкая кинулась к мужу. Тупой шашкой ей рассекли голову и руки. Она видела, как упал муж, и никогда не могла ясно вспомнить, как спаслась сама. Вбежала в клуб, почему-то отпертый, вих рем пронеслась, слыша за собой погоню по всему зданию, которое, к счастью, знала хорошо, затворила за собой дверь дамской уборной. Вы лезла в окно. Огромный пустой двор, боковая калиточка. И вот уже ти хая, знакомая улица... рядом дом... Бесконечно, однако, расстояние до него... Учитель Константин Иванович Скворцов, которому прислуга сказала о побоище, выбежал без шапки из своей квартиры. Жена, обезумев, схва тилась за его руки, платье, тащилась за ним на коленях. Но он, такой всегда мягкий и, казалось, уступчивый, на этот раз не послушался. Оттолкнув жену, кинулся на площадь в самую гущу избиения. — Граждане, граждане!— кричал он, усиливаясь покрыть гул, шум и свист.— Граждане, опомнитесь! Что вы делаете? Кого вы бьете? Ведь это дети! Дети. Еще несмышленные дети. Тут, ведь, и ваши. — Нет, врешь. Т ут наших детей нет. Наши—дома сидят. — Учитель это... Они и смущают. — Хорошему научили... Бей! В одну секунду Скворцов был смят, брошен на землю. Вырвался, бежал. За ним погнались с кольями. Около дома нагнали... И там, скорчившись, весь залитый кровью, с вышибленным глазом, ви севшим кроваво-синим студнем на тоненьких жилках, лежал он до вече ра под караулом. Приходила жена: ей не отдали трупа. А вечером увез ли в больницу вместе с другими ранеными и убитыми. Дети, подростки и юноши кидались, совершенно потерявшиеся и обезумевшие, в переулки, лезли через заборы, стучали во все калитки, забегали во все дворы. Но... калитки и дворы спешно запирались, а куда попадали дети— оттуда их выталкивали с гиком и ревом, перерывая ко нюшни, погреба, раскидывая показавшиеся подозрительными кладки дров. Избитых, окровавленных, растерзанных уводили в полицию. К дому Бене воленской подбежала, задыхаясь, с мокрыми от пота лицами, с широко раскрытыми, полными ужаса глазами, группа реалистов. — Пустите нас, пустите! Олимпиада Ивановна, как раз закрывавшая калитку, отстранила мальчиков рукой с насмешливым, коротким хохотком, с скромным тор жеством на лупоглазом, разбойничьем лице. — Нет уж, милостивые государи, я на себя такой ответственности брать не стану. Пусть кто вас повел, тот вас и впускает! Ограбили и убили конкурента Рейнгольда, аптекаря Гринера, ничего не подозревавшего и спокойно идущего в банк платить проценты по ве кселям. Сильный и здоровый мужчина, он долго сопротивлялся, звал на помощь, наконец, в глубоком обмороке, с прошибленной головой, грох
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2