Сибирские огни, 1925, № 2
В имении шла лихорадочная работа. Были пьяны без вина. Перекале чили лошадей. Копчику вырезали язык, переловили и задушили кур, пору били овец. Женщины таскали провизию: белую муку, сахар, макароны; горстями ели маринад и варенье, отбивали горлышки от бутылей с налив кой, пили без чашек, булькая, изрезываясь стеклом в кровь. Пробегая в гостиной перед портретами Курбатовых в париках и пудре— задирали по долы и выставлялись. Сазановы нагрузили мебелью три подводы. Их уже никто не останавливал. Все черезчур заняты были собой, про хитрость никто не сообразил. Выбрав, что ему нужно было из одежды, Курбатов крикнул, чтобы очищали дом. Ему принесли ведро керосину. Комната за комнатой, коридор за коридором, складывая мебель и обливая ее кероси ном, зажигал Курбатов родное гнездо. Голпа как-будто отрезвела. Большинство отправилось к своим под водам; более пожилые стали торопить уезжать. Конюшни, флигеля, ам бары зажигали под командой Курбатова молча. Переговаривались, когда нужно было, вполголоса Чей-то старик, при всякой вспышке огня, на божно молился: «Г-г-г-осподи Сусе Христе, помилуй нас грешных». Целую ночь горело Отрадное. Горели статуи, редкие книги, картины- подлинники, письма, рисунки, коллекции медалей, ассигнаций, раковин, крестиков, севрский фарфор, бронза, фамильные кружева, плавилось се ребро. Горели запертые наглухо лошади, недомолоченный хлеб, сараи с сеном и соломой. Огромное, дымное зарево освещало лесную дорогу, по которой, переодетым под торговца, с солидным саквояжем в руках, от везли ерзовцы в полустанок к поезду своего «барчука» Владимира Кур батова. Вдруг стали 'железные дороги. Обыватели не получали писем и га зет. Взметывались и кружились самые разнообразные слухи. Терпели огромные убытки мелкие торговцы и скупщики. Разорялись немцы— ломо вые извозчики, для которых прекратилась всякая работа; легковые— про едали припасенные на овес деньги; на базарах почти прекратилась тор говля. Все вздорожало втрое, содержатели гостиниц для приезжающих и трактирщики проклинали «бунтовщиков», «жидов-цареубийц», крупные торговцы мукой, кожами, подсолнечным маслом, олифой не знали, как будет с неустойкой относительно срочных поставок; нанимали за беше ные деньги лошадей и отправлялись в Москву; пароходы шли последним рейсом, и срочные грузы оставались неотосланными. Коммерческий и го родской банк отказывали в учете новых векселей и едва-едва переучи тывали старые... И так же неожиданно, как встали железные дороги— пришел поезд, хотя и не пассажирский. С ним приехали доверенные крупных фирм и привезли манифест и новости, нигде еще не напечатанные, да которых и напечатать не могли. Ветеринарый врач Таланцев, застрявший в губернском городе, чело век до этого совершенно смирный и незаметный, привез четыре экзем пляра манифеста и торжественно обходил с ними своих знакомых. Не успевала, еще прислуга открыть на звонок дверь, как он каким-то особенно, театрально-дрожащим голосом возглашал: — Свобода, свобода, конституция! Мы добились своего! Нынче от правляйтесь на заседание городской думы, необходимо отпраздновать, ознаменовать... Нине манифест принес Иванов. Она прочла, задумалась.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2