Сибирские огни, 1925, № 2

речь, не помню уже— о чем. Начались выступления других. «Собрание» толпой стояло в большой комнате и чувствовалось, что воздух насыщен страхом. Вдруг кто-то вбежал в комнату и крикнул: «казаки!» ребята хлы­ нули кто-куда; началась давка. В панике гимназисты схватывали чьи попало пальто, калоши и шапки и разбегались. Рассказывали, что многие, выбе­ жав во двор, минуя ворота, почему-то по глубокому снегу устремлялись к заплотам, перелезали через них в соседние дворы и удалялись какими-то неведомыми маршрутами. На нас, кружковцев, не участвовавших в этом бегстве и вскоре одиноко оставшихся в квартире, разыгравшаяся паника произвела гнетущее впечатление. Известие о казаках оказалось ложным. Тем более велика была наша досада. Раздражавшая нас и ранее политическая инертность нашей «массы» получила горькое экспериментальное подтверждение. Мы снова убедились, что наша «масса» еще не готова к активной деятельности. Весной несколько членов нашего кружка, в том числе и Муся Левин, были исключены из гимназии. Это было очень больно. Передовые, лучшие на наш взгляд, ребята преследовались правительством, мы же были бессильны этому воспрепятствовать. Так закалялась наша революционность. От подобных ударов становились мы непримиримыми врагами царизма, готовыми в бес­ конечность простереть свою саперную работу по подкопу его твердынь. Вот такими-то ожогами правительственных репрессий и закалялись мы. Вместе с тем нам казалось, что и тогда уже гимназисты не вправе без­ участно отнестись к этому факту. Казалось необходимым организовать протест. Забастовка была уже невозможной, так как учебный год закончил­ ся. Остановились на манифестации гимназистов в стенах гимназии. По инициативе, кажется, Б. Бейлина, было созвано узкое совещание, члены которого должны были навербовать кадр участников манифестации. На этом совещании впервые в нашей среде появился, тогда еще пяти­ классник, Н. А. Орлов. В назначенное время для участия в манифестации собралось так мало народу, что ее пришлось отменить. Так она и не состоялась. В начале лета пятого года я по семейным обстоятельствам' впервые в жизни поехал в Крым й Рязанскую губернию. Мое участие в томском учени­ ческом революционном движении прервалось, как прервалось, в виду рос­ пуска школ и раз’езда молодежи, и самое движение. В начале июня, будучи в Ялте, я вперые увидел в легальном издании ряд сочинений, которые раньше знал лишь, как нелегальные. С непередаваемым удовольствием (в легальном выпуске этих работ я чувствовал усиление революционного движения) на­ купил я этих книжек в ялтинском книжном магазине. В веселых белых обложках с зеленым растительным орнаментом Одесского издательства «Буревестник». Тут был и «Коммунистический манифест» и ряд работ Каут­ ского («Эрфуртская программа», «Из истории общественных течений» и др). С еще большим удовольствием читал их потом в поезде и в Рязанской деревне, где я прожил у брата своего отца, главным образом, в «риге», приблизительно половину лета. С большим удовлетворением также, заехав на день в Москву, любовался, несмотря на свое тогда уже вполне ’ опреде­ лившееся принципиально отрицательное отношение к террору, результатом свежей работы Каляева: деревянной оградкой на месте смерти Сергея Рома­ нова, от которого, как говорили тогда в Москве, остались «одни только пуговицы». !