Сибирские огни, 1925, № 1

деющем воздухе тонкие женские голоса, бойко шлепали по влажной утрен­ ней земле прыткие ребячьи ноги, рвались по ветру платки и косынки, а доктор Запятайкин, стоя в автомобиле, кричал: — Да здра-а-а... собра-а-а... Ветер, потрепав бурей его слова, оставлял от них только вихревое: — А-а-а-а... А русоглазый доктор, закашлявшись и застонав глухо, падал, подпры­ гивая на кожаном сиденье. Бесилась машина or собственного полета, летели деревья, не отстава­ ли, и в бешеном бессилье рокотали в вершинах: — У-у-у-у-у... И так хорошо, оттого, что не нужно говорить. — Поворачива-а-а пра-а... на Новоникола-а-а-у-у, — командует Запя­ тайкин. Руль — круто вправо, мотор прорезает края черного леса, частят избы, бьют по полю крылом листовки, и вновь босые ребятишки, и, чем дальше, тем больше изб и ребятишек и шального смеха по подстриженным косою осенним полям. У волости предупрежденные по телефону, ждут бородатые сыны зе­ мли. Из-за спин робко вытарчиваюг «хусточки», и прячутся приниженно старушечьи «очипки». Доктор трогает спину шоффера, и авто вростает в порог волостного земства. При виде нового народа, Михаил робеет, зато весело окунает бледные руки в мозолистые пятерни и пригоршни добродушный русоглазый доктор. Его встречают запросто, как старшего брата, и улыбка загорается, поджи­ гая сразу сотню войлочных бород и влажных бабьих губ. — Собрались к нам, таки, Сила Ваныч? В самый раз, работа закон- чуется. Выходит вперед Аграфена в мужских сапогах, когда-то в толстовском кружке, а нынче — «партейная». — Литературку, Иваныч, запасли? И лехтаря, видать, завезли к нам? Душой довольны! Товарищи, все в волость!— Это— баба-бой— Аграфена, и крестьяне медленно шествуют в избу. Приезжих садят под образа, а там уж масло в лампаде потрескивает. Сила Иваныч раскладывает на столе литературу, Михаил, оправляясь от внезапного озноба, сбрасывает безбрежную шубу. Бородачи с деланным недовольством огрызаются на изобилие женского пола: — Иш-шь, бабья наперло. Одно слово— война, их царство, их и сила. Хоть бы в сенях постояли, бесстыдницы! «Бесстыдницы» жмутся к стенам, а то выходят в сени и там прыскают смехом беспричинным и оттого еще более заразительным. Солдат в сенях пытается ущипнуть румяную и пухлую, но та возму­ щенно— по руке и шепчет негодующе: — Митрошка, паршивец, — брось! Нашел час... А из избы уже плывет над густой испариной приветственное слово За- пятайкина.