Сибирские огни, 1925, № 1

— Пять месяцев революции. У власти помесь буржуазии с социали­ стами. В огромных залах Зимнего дворца мечется маленький истерический человечек, не спавший пять месяцев, мечется, пытаясь примирить фабрикан­ та и рабочего, Антанту и восставшую Россию. Звонит в ставку, умоляет не бежать с фронта, пишет воззвания, убеждает не брать землю до учредитель­ ного собрания, летит к рабочим, увещевает не бастовать, не восставать, уго­ варивает фабрикантов не бросать к его ногам министерские портфели, хочет речами и заклинаниями залатать землю, хочет остановить поток лавы, уго­ монить вулкан. И когда все рушится, и когда жернова классовой борьбы гро­ зят размолоть, ошибаясь, маленького, доброго романтика, он, не спавший пять месяцев, падает в истерике в мягкие царские кресла, и думает, что с ним гибнет Россия, что в нем «ее живая сила», и без него — мы живой труп. Что же делать вам. подлинно живым огнедышащим силам революции? Женщины со впалыми щеками, тридцатилетние, но уж старухи, изу­ родованные подземельем, женщины-матери пинками укачивали пискливых детей. Рабочие губами воспаленно шевелили за губами оратора. Михаил от обличений перешел уж к здравицам и лозунгам революции. После каждого лозунга поднималась вверх обугленная рука, командуя и при­ зывая, и разом орали: — Ура! ура! ура!.. — и вновь замирала толпа торжественным и гроз­ ным безмолвием... До сумерек реяли речи. Стихия смеялась, стихия ликовала, сегодня стихия была восторженно добра. Кто-то защищал Керенского, кто-то воз­ мущался, зачем закрывают большевистские газеты, — «мы свою правду ви­ дим — и скоро ее скажем», кто-то звал за него в партию... Стихия смея­ лась... В сумерки запели «Марсельезу» и, как ребенка в люльке, закачали паруса рук издрогшего от напряжения Михаила, вынося с собой на свежий воздух. Тщетно сопротивлялся тысячам клещей, облапившим его в своих об’ятиях: добрая стихия так же неумолима в своих ласках, как и в своем гневе. Есть какое-то особенное сверхчеловеческое наслаждение — колы­ хаться в об’ятьях народа в душных, темных сенях, и потом, в клешнях шер­ шавых пригоршней, плашмя лететь над ликующим шквалом человечьим, из зала вылететь легким, как песня, чтоб звездам смеяться и небу, плывя по взморью горячих бронзовых рук... На станции среди сгрудившихся для проводов, весело гогочущих рабо­ чих — Лиза. Паровоз бросает в небо клубы горячих облаков, и вокзал дважды дре­ безжит звоном. Михаил, шатаясь, точно отвыкнув ходить по земле, подходит к Лизе: — Еду, Лиза, еду. Хочу в деревню. Хорошо в эти дни жатвы мчаться по селам, по тысячам встреч, по тысячам ликующих лиц... Бледная, с лица отбрасывает голубую вуаль, обнимает голову руками и, смеясь и плача, покрывает испуганные глаза и остывший высокий лоб поспешными поцелуями, точно боясь, — вот-вот оторвется, растает, рас­ сеется, не унеся мимолетной ласки на усталом своем лице. — Прощай, слепой, слепой, глаза закрывший!... „С и б . Огни" № I. 1925 г.