Сибирские огни, 1925, № 1

Неужели печешь ты коржики, споришь с Матусом, с Володей тоскуешь, обернув лицо свое в прошлое? Розовая, глупая улитка, ушедшая в свой утлый домик— посреди сумасшедшего океана, бушующего под звездами! Куда глядят глаза твои?.. Вылез на сцену Иван, не слушает протестов Михаила, бежит задер­ гивать занавес. — Полагается—и никаких двадцать! Театр наш, как театр... За кулисы спешат гимназисты: — Мы с вами ни в чем не согласны. Вы не учитываете коварства тевтонов. О, вас так легко разбить, если-б вы знали! Двоевластье в стране. Агитация германских шпионов. Тропп лукаво улыбается. -- Что-ж, милые дарданельские мальчики, берите слово, возражайте. — Да, да, мы запишемся, мы все запишемся, мы еще посмотрим, чья возьмет. Без Гучкова армии— каюк! Иван дает три звонка, выметает грозных гимназистов, Тропп возвра­ щается к столику и смело, как старым друзьям, глядит в разогретые лица. Предлагает избрать председателя. Избирают покатолобого аптекаря с неизменной пурпуровой розеткой на верхнем кармане фрака. Потянулись ораторы. Некто во френче, опираясь на палку, нахрамывая, взобрался на по­ мост. Положил развязно солдатскую фуражку на стол, достал из боко­ вого кармана белую расческу, причесался для храбрости, откашлялся, вы­ сморкался, запел елейно, вкрадчиво: — Милые братья! товарищи! Я в разных университетах не учился, потому как я необразованный и даже— прямо доложу— неграмотный. Го­ ворить красно не умею, как некоторые,— иронически подмигнул в сторо­ ну лектора,— скажу по-нашему, по-рабочему, по-солдатскому: кто триста лет молчал? Кто на фронте кровь проливал? Кто босый, голый, разутый, раздетый, босиком страждает за Рассею и родину? Мы, инвалиды, и я— председатель союза инвалидов! Потому, как у меня контузия, и нога в шрапнеле, и в боку колет, и в грудях— прямо доложу— свербит. И те­ перь— мир во что бы то ни стало? Позор! Позор оратору, позор вам, ко­ торые аплодируют оратору! За что мы кровь проливали?..— грозно зато­ пал палкой по гулкому помосту,— за что я пропал— доложу вам—без вести и где-то там,— театрально бросил руки в пространство,— где-то там мать- старуха оплакивает меня, безвинно погибшего за братьев своих во Хри­ сте. Одумайтесь-же, братья, проснитесь, пока не поздно! Жертвуйте на «Заем свободы»! Будьте Миниными и Пожарскими. И вообще предлагаю... задумался, постоял минуту и расческой по воздуху— брякнул: встать по­ чтением, нет... почтить встаньем...—-вспотел и в отчаянии кончил: встать с почтением... я в университетах не учился, как некоторые... почтением вставанием память борцов из союза инвалидов. Все встали, детина стучал палкой и крестился, гимназисты аплоди­ ровали, барышни, бледнея, млели минуты три на высоких каблуках, и не­ известно, доколе еще простояла бы растерянная толпа почтивших, если-бы с трибуны не возопил второй оратор, видимо, телеграфист или железно­ дорожный фельдшер. Заговорил на ломаном украинском языке и сразу все увидели как- пламенный телеграфист (иль фельдшер) наскоро переучивается с русского на украинский, прикурнув к «словнику» на ночных дежурствах.