Сибирские огни, 1925, № 1
Только он— не-го-дяй,— я разузнавал,—любит афиши крутить на цыгарки. Ну, Слезкина не проведешь, я сам пойду следить за ним во время расклейки. За этими мерзавцами не доглядишь— век потом будешь ка яться! — На цыгарки афиши раскуривает? Ах, сторож, ах, шельма!—кри чит Михаил, судорожно обнимая Слезкина. Его начинает положительно увлекать этот непроходимый «чрезвы чайный уполномоченный». И он доверился этому желтому двухтрубному местечковому пу-де-ли-ну? Нечего сказать, хорош и он! И, как-бы желая исполосовать свои нервы на глазах непроходимого Слезкина, залепетал льстиво, прилепившись к рыжему пиджачку: — Послушайте, Слезкин, я тоже с вами пойду следить за этим ка нальей сторожем. За этими мер-зав-ца-ми не доглядишь... На цыгарки, говорите, раскуривает? Вот прохвост! Еще, пожалуй, из меня собачью ножку закрутит! — Как-же, как-же, все видели! Мне сама кассирша из народного дома рассказывала. О, этот пролетарьят, скажу я вам! Я, хотя и сочув ствующий, но, сами понимаете... Как это сказал товарищ Керенский: «взбунтовавшиеся рабы»,— ну, да, и прочее... Как-же, как-же, вместе и пойдем. Весь день Слезкин влачил Михаипа по городку, познакомил с лы сым аптекарем с пламенной шелковой розеткой на груди, со лбом, пока тым, как рождественская горка, еще с какими-то девицами из гостиницы, из взаимного кредита, из народного дома, из ссудо-сберегательной кассы и еще откуда-то. Девицы после каждой фразы Троппа сочились писком, а ротики девичьи в Новомиргороде— известно: как носики в пробирке из- под капель датского короля. — Какие,— пи-и-и,— вы в Петрограде (Слезкин представил: «только что кур-р-рьерским из Петрагра-а-а-а-да»— и ликующе подмигнул Михаи лу). Ах, оставьте, мсье Труп! И как отстать, куда пропасть от сочувствующего аптекаря, сочув ствующих девиц и сочувствующего импрессарио? Ходил покорно, воде вильно острил— ни дать, ни взять -заправский местечковый ухажор,—не собирается-ль вторично он жениться?— В Новомиргороде? На капельнике из взаимного кредита?— И вдруг... И вдруг прогнал ошарашенного, потрясенного Слезкина, ворвался в типографию «Порядок», заказал в долг новую афишу, достал сторожа, раскуривающего афиши на цыгарки, приказал оклеить все заборы этим же вечером, посадил за кассу барышню, развенчавшую проделки сторожа, и уже глубоким вечером доплелся в гостиницу, хлебнул какой-то те пленькой бурды с клецками, выпил залпом полсамовара кипятку с подош вами-галетами, и тотчас же пропал в перинной пропасти. На утро со всех заборов глянули «лекции» и «Михаилы Троппы»... Прибежал в гостиницу студент, робкий, в угрях, восторженный юноша, спросил о цели и смысле жизни, стыдливо заявил себя эсером, повлек на канатный завод: — Это наша, простите, тяжелая индустрия. Рабочие ждали в конторе, неловко толкались меж стульев и столов, а управляющий, с коричневой бородавкой над верхней губой, отвернув пиджак и всунув большой палец в жилетный карманчик, туда же, куда вползла золотая цепочка, иронически посматривал на приготовления к собранию. „С иб. Огни ' NS 1. 1925 г. * а
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2